Stephen Ambroze: Band of Brothers

[Dima]

Перевод: Lis (G.S.)
http://gearguide.ru/phpbb/viewtopic.php?f=36&t=1369

"ШОБЛА БРАТАНОВ: Рота Е 506-го полка 101-й воздушно-десантной дивизии, от Нормандии до "Орлиного гнезда" Гитлера"

1. МЫ ЖАЖДАЛИ ЭТИ КРЫЛЫШКИ.

Лагерь Токкоа
Июль – декабрь 1942.

Личный состав роты E ("Изи" – Easy) 506го парашютно-десантного полка 101-й воздушно-десантной дивизии американской армии представлял собой разные слои общества из разных уголков страны. Здесь были фермеры и шахтеры, парни из гор и сыновья Великих Равнин. Некоторые были отчаянно бедны, другие же принадлежали к среднему классу. Один был из Гарварда, еще один из Йеля, а парочка – из Калифорнийского университета, что в Лос-Анджелесе. Из старой, кадровой армии был только один, и еще несколько прибыли из Национальной Гвардии или резерва. Они были "солдатами с гражданки".
Они собрались вместе летом 1942 года, к тому времени война в Европе шла уже три года. К концу весны 1944 они стали элитной ротой легкой пехоты воздушно-десантных войск. Ранним утром Дня "Д", в своем первом бою, "Изи" захватила и вывела из строя немецкую батарею из четырех 105-мм орудий, которые обстреливали побережье на участке высадки "Юта". Рота прокладывала путь к Карентану, сражалась в Голландии, держала оборону в Бастони, вела контрнаступление в ходе Битвы за Выступ, сражалась в битве на Рейне и захватила Орлиное Гнездо Гитлера в Берхтесгадене. Ее потери составили почти 150 процентов. На пике своей эффективности, в октябре 1944 в Голландии и январе 1945 в Арденнах она была настолько хорошей стрелковой ротой, насколько это вообще возможно.
В итоге работа была выполнена, рота расформирована и личный состав отправился по домам.

Каждый из 140 нижних чинов и семи офицеров первого формирования роты попали к месту ее рождения – лагерю Токкоа, штат Джорджия, разными путями. Однако кое-что было общим. Все они были молоды и родились после Великой Войны*. Они были белыми, поскольку во время Второй Мировой войны в армии США существовала сегрегация. За исключением троих, все были неженаты. Большинство в школьные годы увлекались охотой и спортом.
Они считали себя особенными. В особом почете у них были физическая подготовленность, иерархия власти и принадлежность к элитному подразделению. Они были идеалистами, жаждущими объединиться в общей борьбе за правое дело, искавшими подразделение, в состав которого они могли бы войти и к которому могли бы относиться как к своей семье.
По их словам, они записались добровольцами в парашютисты ради куража, почета и ежемесячной надбавки в 50 (для нижних чинов) или 100 (для офицеров) долларов, получаемой парашютистами. Но на самом деле они добровольно вызвались прыгать из самолетов по двум личным, глубинным причинам. Во-первых, по словам Роберта Радера, это была "жажда быть круче всех остальных". Каждый на своем пути проходил через то, что испытал Ричард Уинтерс: понимание того, что выложиться на все сто, это гораздо лучший способ пройти службу в армии, нежели бездельно околачиваться с никчемными оговорками, подобно многим солдатам, встреченным на призывных пунктах и в ходе курса начальной подготовки. Они хотели провести время в армии с пользой, учась, развивая и накапливая опыт.
Во-вторых, они знали, что пойдут в бой, и они не хотели быть плохо подготовленными, слабосильными и морально неготовыми с любой точки зрения. Выбирая, быть ли им парашютистами, находящимися на острие наступления, или обычными пехотинцами, не могущими положиться на своих товарищей, они решили, что в пехоте риска больше. Они хотели, когда начнется бой, видеть своих товарищей, а не землю под собой.
Они помыкались во время Великой Депрессии, оставившей на них свои следы. Они выросли, по крайней мере, многие из них, плохо питаясь, в обуви с дырявыми подошвами, в рваных свитерах, не имея машины, а, очень часто, даже радио. Они были вынуждены бросить учебу из-за Депрессии, или из-за войны.
"Тем не менее, пройдя через все это, я любил и до сих пор очень люблю мою страну", говорил сорок девять лет спустя Гарри Уэлш.
Невзирая на то, что жизнь жестоко обошлась с ними, они не испытывали неприязни ни к ней, ни к своей стране.
Из Великой Депрессии они вынесли многие положительные черты. Они привыкли надеяться на себя, им были привычны тяжкий труд и выполнение приказов. Благодаря спорту, охоте, или и тому, и другому, они развили чувство уверенности в себе и собственного достоинства.
Они знали, что окажутся в большой опасности. И знали, что на их долю придется слишком многое. Они негодовали оттого, что тратят годы своей юности на войну, о которой никогда и не думали. Они хотели кидать бейсбольные мячи, а не гранаты, стрелять из мелкашек, а не из боевых винтовок. Но, попав в жернова войны, они решили как можно достойнее показать себя на военном поприще.
Они не то, чтобы много знали о воздушном десанте, за исключением того, что это дело новое, и туда идут только добровольцы. Им говорили, что физподготовка там жестче той, что проходили они, или еще какое-либо из армейских подразделений, но эти "молодые львы" жаждали этого. Они ожидали, что по окончании подготовки станут крепче, сильнее и жестче, чем вначале, и хотели пройти через весь курс подготовки с людьми, с которыми потом будут сражаться бок о бок.
"Депрессия закончилась", вспоминал Кэрвуд Липтон то лето 1942 года, "И я начал новую жизнь, которая полностью изменила меня". И так случилось с каждым из них.

[Dima]

Первым членом роты E и ее командиром был 1-й лейтенант Герберт Собел из Чикаго. Его заместителем стал 2-й лейтенант Кларенс Хестер из северной Калифорнии. Собел был евреем, горожанином, получившим свое звание в Национальной гвардии. Хестер начинал рядовым, а затем был произведен в звание после окончания офицерской школы. Большинство командиров взводов и их заместителей были свежеиспеченными выпускниками офицерских школ, такими как 2-е лейтенанты Дик Уинтерс из Пенсильвании, Уолтер Мур из Калифорнии и Льюис Никсон из Нью-Йорка и Йельского университета. С. Л. Мэтьюсон закончил школу офицеров резерва при Калифорнийском университете. Будучи двадцати восьми лет от роду, Собел оказался самым старшим из них. Остальным было по двадцать четыре, или меньше.
Вместе с ротами D, F и штабной ротой батальона, рота Е входила в состав 2-го батальона 506-го парашютно-десантного полка. Командиром батальона был майор Роберт Страйер, тридцатилетний офицер-резервист. Полком командовал полковник Роберт Синк, в 1927 году закончивший Уэст-Пойнт. 506-й был экспериментальным подразделением, где личный состав проходил как начальную, так и воздушно-десантную подготовку от начала до конца в составе подразделения. Это было за год до того, как он вошел в состав "Кричащих Орлов" – 101-й воздушно-десантной дивизии. Офицеры были такими же новичками в десанте, как и их подчиненные. Они были учителями, зачастую оказывающимися всего на день впереди своего класса.
Изначальный сержантский состав был кадровым, из "Старой Армии". Рядовой Уолтер Гордон из Миссисипи вспоминал: "Мы взирали на них почти как собаки, поскольку у них были эти крылышки, они были квалифицированными парашютистами. Но, черт возьми, если бы они могли повернуться к нам лицом! Они были впереди нас, мы были всего-навсего сырыми рекрутами. Впоследствии мы относились к ним с презрением. Они не могли сравниться с нашими собственными ребятами, доросшими до капралов и сержантов".
Из рядовых в "Изи" первыми оказались Фрэнк Перконте, Герман Хансен, Уэйн Сиск и Кэрвуд Липтон. Спустя несколько дней "Изи" имела полный комплект из 132 нижних чинов и восьми офицеров. Она была разделена на три взвода и штабную секцию. Каждый взвод состоял из трех стрелковых отделений по двенадцать человек и минометного отделения из шести человек. Будучи подразделением легкой пехоты, "Изи" имела по одному пулемету на отделение и 60-мм миномету в каждом минометном расчете.
Немногие из попавших в "Изи" смогли пройти Токкоа. "Офицеры приходят и уходят", отмечал Уинтерс. "Достаточно было взглянуть на них, чтобы понять, что они не смогут. Некоторые из этих парней были просто никчемными. Они были настолько неуклюжими, что даже не знали как падать." Это было типично для пытающихся попасть в 506-й полк. Из 500 офицеров-добровольцев осталось 148, которые смогли пройти Токкоа, а из 5300 нижних чинов курс закончили 1800.
Как показывает статистика, Токкоа представлял собой вызов. Задачей полковника Синка было провести своих людей через курс начальной подготовки, закалить их, обучить основам пехотной тактики, подготовить к курсу воздушно-десантной подготовки и сформировать полк, который он поведет в бой. "Мы отбирали людей", вспоминает лейтенант Хестер, "Отбирали жирных от тощих и отсеивали тех, у кого кишка тонка".
Рядовой Эд Типпер рассказывает о своем первом дне в "Изи". "Я поглядел на близлежащую гору Курахи, и сказал кому-то, бьюсь об заклад, когда мы закончим курс обучения здесь, финалом будет восхождение на вершину этой горы*. А через несколько минут кто-то засвистел в свисток. Мы построились, прозвучал приказ переобуться в спортивную обувь и трусы. Мы сделали это, снова построились – а потом бежали большую часть из трех миль до вершины и обратно". В тот первый день они лишились нескольких человек. Через неделю они бежали – по крайней мере, трусцой – всю дистанцию вверх и вниз.
В конце второй недели, вспоминает Типпер, "Нам сказали, расслабьтесь, сегодня никуда не бежим. Нас привели в столовую, где на ланч были потрясающие спагетти. Когда мы вышли из столовой, прозвучал свисток, и нам сказали: приказ поменялся, мы бежим. Мы отправились на вершину Курахи и обратно в сопровождении пары машин с медиками, и народ выблевывал спагетти повсюду вдоль дороги. Те, кто отказался бежать и принял предложение медиков доехать обратно на машине, оказались отчислены в тот же день."
Нам сказали, что Курахи – это индейское слово. Что-то вроде: "Мы сами по себе" или "Надеемся только на себя". В общем, ожидалось, что именно так и будут сражаться парашютисты.
Офицеры и нижние чины бегали вверх и вниз по Курахи три-четыре раза в неделю. Они дошли до того, что могли проделать этот путь длиной более чем в шесть миль за пятьдесят минут. Кроме того, они ежедневно занимались на сложной полосе препятствий, проделывали жимы лежа, отжимания, приседания и прочие физические упражнения.
Когда личный состав не был занят упражнениями, он изучал основы солдатского ремесла. Сначала строевая подготовка, затем ночные марши в полном снаряжении. В первый раз это был одиннадцатимильный марш. Каждый последующий был на милю-другую длиннее. Эти марши совершались без привалов, без перекуров, без глотка воды. Как вспоминал рядовой Бартон "Пат" Кристенсен: "Мы были жалкими, выдохшимися, нам казалось, что не сделав глотка воды мы все перемрем. А в конце марша Собел проверял фляги у каждого человека – доверху ли они наполнены".
Те, кто смог пройти все это, сделали это благодаря своей исключительной решимости и желанию получить зримое подтверждение своей исключительности. Как и все элитные подразделения в мире, десантники имели свои собственные знаки отличия и символику. По окончании прыжковой школы они должны были получить серебряные "крылышки", носящиеся на левом нагрудном кармане кителя, шеврон на левое плечо, эмблему на пилотку, право носить парашютные ботинки с высоким берцем и заправлять брюки внутрь них. Гордон говорит, что: "Сейчас, в 90-х, кажется, что это не имеет такого уж смысла, но тогда мы были готовы отдать свои жизни за право носить эти регалии, означающие нашу принадлежность к десанту".
Небольшая передышка наступала во время теоретических занятий по вооружению, военной топографии, пехотной тактике, занятиям по связи (в ходе которых изучались кодовые таблицы и сигналы, полевые телефоны, средства радиосвязи, коммутаторы и полевые линии связи) и минно-взрывному делу. Потом начинались занятия по рукопашному бою и приемам штыкового боя, несущие новую нагрузку измученным мускулам.
Когда им выдали винтовки, то сказали, что они должны обращаться с ними нежно, как с любимыми женами. Они получили их, чтобы владеть и обладать ими, спать с ними в поле, досконально изучить их. Они дошли до того, что могли с завязанными глазами разобрать свои винтовки и собрать их обратно.
Для подготовки к прыжковой школе в Токкоа была 35-футовая вышка. На обучаемого надевали подвесную систему парашюта с присоединенными 15-футовыми свободными концами, которые, в свою очередь, цеплялись к движущемуся по тросу блоку. Прыжок с вышки с дальнейшим скольжением по тросу до касания земли давал чувство реального прыжка с парашютом и приземления.
Все эти занятия сопровождались хоровыми выкриками, речевками, пением или руганью. За языком никто не следил. Эти девятнадцати и двадцатилетние парни, свободные от ограничений, накладываемых семьей и культурой, использовали ругательства как своего рода связующее. Одним из наиболее употребительных было "слово на букву ё". Оно заменяло собой прилагательные, существительные и глаголы. Оно использовалось, например, для описания поваров: "эти уё…и" или "ё…е повара"; того, что они делали: "опять взъе…и"; равно как и того, что у них получалось в итоге. Дэвид Кэньон Уэбстер, чьей специальностью в Гарварде была английская словесность, признавался, что ему оказалось сложно привыкнуть к этому "мерзкому, монотонному и лишенному воображения языку". Однако такой язык давал этим ребятам ощущение собственной крутизны и, что еще более важно, чувство коллективизма, принадлежности к группе. Даже Уэбстер, несмотря на неприязненное отношение, начал использовать его.
Люди учились делать больше, чем положено присягой, больше, чем просто стрелять из винтовок, пределы их физической выносливости оказывались гораздо больше, чем они могли себе представить. Они учились мгновенному, беспрекословному послушанию. Наказание за мелкие нарушения следовало немедленно и обычно заключалось в выполнении провинившимся пары десятков отжиманий. Платой за более серьезные проступки были лишение увольнения в выходной или несколько часов строевой подготовки на плацу в полной выкладке. Как вспоминал Гордон, в армии говорили: "Мы не можем заставить вас что-либо делать, но мы можем сделать так, что вы сами этого захотите". Сведенные вместе нуждой, объединенные песнями, речевками и общими упражнениями, они становились семьей.
Рота училась действовать как единое подразделение. Спустя несколько дней после формирования роты "Изи" ее 140 человек как один выполняли повороты налево, направо и кругом. Переходили на ускоренный марш или бег. Или падали на землю и отжимались. Или в унисон кричали: "Да, сэр!" или "Нет, сэр!"
Все это было частью "обряда инициации", одинакового для армий всего мира. Еще они учились пить. Это было пиво. Большей частью из местных военных лавок, поскольку никаких населенных пунктов поблизости не было. Много пива. Солдатские песни. Ближе к вечеру неизменно кто-то кого-то крыл по матери, в красках описывая, что он думает об их подругах, родных городах и т.п. Потом они дрались как мальчишки, расквашивая друг другу носы, и подбивая глаза. А потом двигали обратно в казармы, поддерживая друг друга, становясь друзьями…
Результатом этих общих испытаний стала близость, неведомая никому вне их круга. Товарищество, большее, чем просто дружба, большее, чем братство. Их взаимоотношения были иными, чем у любовников. Их вера друг в друга и знание друг друга были полными и абсолютными. Они знали все о жизни каждого из них, что они делали до армии, где, когда и почему завербовались, кто что любит есть и пить, кто на что способен. Во время ночного марша они слышали кашель, и сразу понимали, кто это. На ночных учениях им достаточно было краем глаза уловить, как кто-то пробирается между деревьев, чтобы по силуэту понять, кто это.

[Dima]

Их самоидентификация происходила сверху вниз. От армии в целом к воздушно-десантным войскам, 506-му полку, 2-му батальону, роте "Изи" и, наконец, взводу и отделению. Рядовой Курт Гейбл из 513 парашютно-десантного полка описывал это словами, которые мог использовать любой член роты "Е": "Мы втроем – Джейк, Джой и я – стали… единой сущностью. И таких как мы было много в нашем тесном мирке. Группы по трое-четверо, обычно из одного отделения или секции, являлись ядром "семей" которыми становились подразделения. Это чувство общности никогда не оставит нас, никогда не повторится. Частенько три таких группы образовывали отделение, показывающее в бою исключительные результаты. Их члены в буквальном смысле чувствовали голод, холод и смерть каждого из них. И отделение пыталось защитить их, или выручить из беды, нисколько не задумываясь о последствиях, кроя их при этом последними словами. Такое стрелковое отделение, пулеметная или разведывательная секция становилось чем-то мистическим"**.
Философ Дж. Глен Грей в своей классической работе "Воины" описал это абсолютно верно: "Направленная на достижение общей и конкретной цели организация мирного времени и близко не может сравниться с уровнем товарищества, обычным на войне. … На своем пике это чувство товарищества близко к экстазу. … Настоящими товарищами люди становятся только тогда, когда каждый готов отдать жизнь за другого. Без рассуждений и сожалений"***.
Это товарищество, сформировавшееся в ходе подготовки и укрепленное боями, сохранилось на всю жизнь. Через сорок девять лет после Токкоа рядовой Дон Маларки из Орегона писал о лете 1942 года: "И это было началом одного из самых важных этапов моей жизни в качестве члена роты Е. С тех пор не прошло и дня, чтобы я не возблагодарил Адольфа Гитлера за то, что с его подачи я присоединился к группе самых одаренных и вдохновенных людей из всех, кого я когда-либо знал". Каждый из членов "Изи", которых опрашивал автор для этой книги, говорил что-то подобное.
В роте появлялись собственные сержанты, постепенно заменяя кадры из "Старой Армии", уходящие по мере того, как обучение становилось все более интенсивным. В течение года все тринадцать сержантских должностей в "Изи" были заняты изначальными рядовыми, включая 1-го сержанта Уильяма Эванса, штаб-сержантов Джеймса Дила, "Сэлти" Харриса и Майрона Рэнни, и сержантов Лео Бойла, Билла Гварнери, Кэрвуда Липтона, Джона Мартина, Роберта Рэдера и Эймоса Тейлора. Как сказал один из рядовых: "Эти люди были лидерами, которых мы уважали, и за которыми пошли бы куда угодно".
Офицеры также были особенными и, за исключением командира роты Собела, пользовались всеобщим уважением. "Мы и представить себе не могли, что существуют такие люди как Уинтерс, Мэтьюсон, Никсон, и другие", вспоминал рядовой Рэдер. "Это были первоклассные парни, и мысль о том, что эти люди будут заботиться о нас, уделять свое время и внимание казалась нам чудом. Они учили нас доверию". Уинтерс, продолжал Рэдер: "перевернул нашу жизнь. Он был откровенно дружелюбен, на самом деле интересовался нами и нашей физической подготовкой. Он был почти застенчив – не сказал бы "дерьмо" даже если наступил бы на него". Гордон сказал, что если кто-нибудь спросит: "Эй, лейтенант, вы встречаетесь с кем-нибудь сегодня вечером?" Уинтерс покраснеет как помидор.
Мэтьюсон, вскоре переведенный в штаб батальона на должность адъютанта и в конечном счете ставший генерал-майором регулярной армии, имел самый военный склад характера среди всех молодых офицеров. Хестер относился ко всем по-отечески, Никсон был яркой личностью. Уинтерс не был ни тем, ни другим, равно как не был ни юмористом, ни упрямцем. "Не было ни одного момента, когда бы Дик Уинтерс претендовал на роль бога, равно как не было момента, когда он поступил бы не по людски!" говорил Рэдер. Он был офицером, который заставлял людей проявлять себя, поскольку ожидал от них только самого лучшего, и "мы настолько любили его, что просто не представляли, что можем его подвести". Для служивших в роте Е он был и остается предметом поклонения.
Второй лейтенант Уинтерс был постоянной головной болью для первого лейтенанта Собела (вскоре произведенного в капитаны).
Ротный был довольно высок, худощавого телосложения, с пышной копной темных волос. Он имел узкий разрез глаз, большой и крючковатый нос. Лицо его было вытянутым, со скошенным подбородком. Он был продавцом готового платья, не имеющим ни малейшего понятия о жизни на природе. Он был неловок, с плохой координацией, абсолютно неспортивен. Любой человек в роте превосходил его по физическим данным. Его манеры были "забавны", он "говорил не как все" и источал высокомерие.
Собел был мелким тираном, оказавшимся в положении, в котором имел неограниченную власть. Если по какой-то причине ему кто-то не нравился, он добивался его отчисления, ставя в вину малейшие нарушения – реальные или мнимые.
Он был жесток по отношению к людям. По субботам на утренних проверках он шел вдоль строя, останавливался напротив человека, каким-либо образом вызвавшим его неудовольствие, и делал ему замечание за "грязные уши". Лишив на этом основании увольнения трех-четырех человек, он переходил к "грязным антабкам" и по этой причине оставлял в казарме еще примерно полдюжины народу. Когда кто-нибудь слишком поздно возвращался в расположение воскресным вечером, на следующий вечер, после целого дня занятий, Собел приказывал ему отрыть своей лопаткой яму размером 6x6x6 футов. Когда она была закончена, Собел приказывал ему "заполнить ее".

* Курахи, была скорее холмом, чем горой, однако, она возвышалась над лагерным плацем на добрую тысячу футов (300 метров) и доминировала над окружающей местностью.
** Kurt Gabel, The Making of a Paratrooper: Airborne Training and Combat in World War II. (Lawrence, Kan.: University Press of Kansas, 1990), 142.
*** J. Glenn Gray, The Warriors: Reflections on Men in Battle (New York: Harper & Row, 1959), 43, 45, 46.)

[Dima]

2. ВСТАТЬ, ПРИСТЕГНУТЬ КАРАБИНЫ!

Беннинг, Маколл, Брэгг, Шанкс
Декабрь 1942 - сентябрь 1943

Беннинг был, пожалуй, еще более убог, чем Токкоа, особенно его печально известная часть, прозванная "Сковородкой", где проходила начальная предпрыжковая подготовка. Это был полковой лагерь, представляющий собой кучку захудалых деревянных хибар, разместившихся на бесплодной, песчаной почве. Однако для членов роты Е Беннинг стал желанной отдушиной – здесь они проходили реальную подготовку, готовясь стать парашютистами, вместо того, чтобы тратить большую часть времени на занятия физподготовкой.
Предполагалось, что занятия в парашютной школе начнутся с физподготовки (стадия А), за которой последуют стадии B, C, и D, каждая продолжительностью в неделю, однако 506-й полк пропустил первую стадию. Так случилось потому, что 1-й батальон, прибывший первым, приступив к стадии А, вызвал замешательство среди сержантов школы, которым поручили руководить гимнастическими упражнениями и пробежками. Выходцы из Токкоа могли лишь посмеяться над тамошними сержантами. На пробежках они принимались бежать спиной вперед, предлагая им посоревноваться. Или после пары часов упражнений, когда те начинали задыхаться, спрашивали их – когда они закончат разминаться и, наконец, начнут занятия. После двух дней такого рода унижений сержанты доложили по команде, что 506-й намного превосходит их по физподготовке, так что все роты этого полка могут начинать курс со стадии B.
В течение недели рота каждое утро бегом выдвигалась в парашютные классы, где личный состав учился укладывать парашюты. На ланч они бежали обратно на "Сковородку" и проводили остаток дня, прыгая в ямы с опилками из дверей установленных на высоте четырех футов макетов фюзеляжей самолетов, учились обращению с парашютами и подвесными системами, или, надев закрепленную на стальном тросе подвесную систему, прыгали с 30-футовых вышек.
На следующей неделе, на стадии C, совершались свободные и контролируемые прыжки с 250-футовых вышек. Одна из вышек была оборудована сидушками, амортизаторами и направляющими тросами; на других было по четыре парашюта, которые после подъема отцеплялись с помощью расчековочного устройства. С них каждый совершил по несколько прыжков в дневное время и один ночью.
Кроме того, на стадии C присутствовала ветровая машина, создававшая сильный поток воздуха, направленный вдоль земли, тащивший по ней парашют вместе с обучаемым. Таким образом личный состав отрабатывал гашение купола после приземления.
После недели тренировок на вышках люди были готовы к стадии D – реальному делу: пяти прыжкам с C-47, после которых прошедшие полный курс должны будут получить "крылышки" парашютистов. Предыдущим вечером бойцы укладывали свои парашюты, проверяли их, укладывали снова и проверяли вновь – и так до 23.00. Подъем был в 05.30. С песнями и речевками они выдвинулись к ангарам на Лоусон Филд. Там они надели парашюты и расселись на установленных в ряды скамьях, ожидая вызова к самолету. Они перебрасывались шутками, травили байки, много курили, нервно смялись, часто бегали в уборную, и то и дело принимались проверять парашюты: основной и расположенный на груди запасной.
Группами по двадцать четыре человека они грузились в самолет. Лишь за одним или двумя исключениями для них это был первый полет на самолете. Когда C-47 набирал высоту 1500 футов*, он становился в круг. Загорался красный свет и выпускающий – сержант-инструктор – давал команду: "Встать, пристегнуться". Все вставали и пристегивали фалы, закрепленные на ранцах основных парашютов, к проходящему под потолком вдоль фюзеляжа тросу.
"Доложить о проверке снаряжения!" кричал выпускающий.
"Номер двенадцать окей! Номер одиннадцать окей!" и так далее по цепочке.
"Сомкнуться и встать к двери!"
Первый человек подходил к открытой двери. По очевидным психологическим причинам им всем приказывали смотреть на горизонт, а не прямо вниз. Кроме того, их учили класть руки на внешний край дверного проема, и ни в коем случае не на внутренний. Если руки будут снаружи, человека ничто не будет держать в самолете и малейшего усилия, даже просто нажима двигающегося вперед следующего человека в потоке будет достаточно, чтобы вытолкнуть его наружу. Если же он, пытаясь обрести устойчивость, упрется в дверной проем с внутренней стороны, то, как говорил Гордон: "Если этот приятель не захочет выходить, то усилий дюжины человек, находящихся позади, не хватит, чтобы вытолкнуть его. Такова сила страха". Если выпускающий видел, что человек кладет руки на внутреннюю поверхность фюзеляжа, он отстранял его, давая возможность прыгнуть остальным.
Большинство людей, по словам Гордона: "были на таком кураже, и настолько прониклись этим делом, что едва ли не были готовы сигануть без парашюта. Вот такими крутыми мы были". В общей сложности пройти полный курс и получить парашютную квалификацию смогло 94% личного состава 506-го, установив, таким образом, рекорд, не побитый и по сию пору.
Первый прыжок совершали по одному. Как только человек оказывался у двери, выпускающий хлопал его по бедру – это был сигнал: "Пошел!"
"Я дошаркал до двери и выпрыгнул в безбрежную, захватывающую дух пустоту", вспоминал Вебстер. Мое сердце подпрыгнуло, оказавшись где-то в горле, а разум помутился". Вытяжная веревка, зацепленная карабином за трос в кабине самолета, стянула задний клапан его основного парашюта; обрывной шнур, привязанный к вершине купола, вытащил его из ранца, а затем оборвался. Набегающий поток наполнил купол, и он ощутил впечатляющий рывок.
"С этого момента прыжок превратился в развлечение. Я плавно скользил вниз, колеблясь, или, как сказали бы гражданские, раскачиваясь туда-сюда, и радостно глазея по сторонам. Все небо было заполнено испытывающими подъем бойцами, чьи крики раздавались то тут, то там".
Нахождение у той открытой двери представляло собой очевидный момент истины. Люди, продемонстрировавшие выдающиеся успехи в ходе обучения, те, кто, впоследствии, воюя в качестве обычных пехотинцев, получали награды за храбрость, замирали. Иногда им давали второй шанс. В том же подъеме после того, как прыгнули все остальные, или на следующий день. Однако обычно, если человека однажды заколодило, это значило, что он никогда не прыгнет.
Из роты E "застыли" двое. Они отказались прыгать. Одного из них, рядового Джо Рамиреса, отодвинули к хвостовой переборке самолета, но после того, как остальные выпрыгнули, он сказал выпускающему, что все-таки хочет прыгнуть. Самолет продолжил кружить. На втором заходе он прыгнул. Как выразился рядовой Род Строль: "На это нужно больше мужества, чем для того, чтобы просто прыгнуть в первый раз".
В тот же день "Изи" совершила еще один прыжок с выходом по одному. Следующий прыжок был массовым, выпускающий кричал: "Пошел! Пошел! Пошел!" когда двенадцать человек выходили в дверь один за другим. К удивлению выпускающих поток покидал борт за 6 секунд. Карсон писал в своем дневнике: Думаю, я сходил с ума от прыжков, потому что, оказавшись на земле, я мог думать лишь об острых ощущениях от прыжка и хотел прыгать вновь и вновь. Когда я чувствовал рывок на раскрытии, то орал во всю глотку".
Четвертый прыжок пришелся на Сочельник. На Рождество рота получила выходной и праздничную трапезу с индейкой. Практически для всех в роте это было первое Рождество, проведенное вдали от дома. Карсон написал: "Это было не похоже на Рождество: без снега, без елки, без подарков, без папы с мамой".
26 декабря, совершив последний прыжок, каждый получил свидетельство, гласившее, что он "с этого момента наделен правом считаться квалифицированным парашютистом". Затем был самый торжественный момент, ради которого они трудились на протяжении шести месяцев: вручение серебряных "крылышек". С этого момента, который каждый в "Изи" будет помнить до конца своих дней, весь личный состав 506-го навсегда стал особым.
Полковник Синк устроил полковой парад, а затем собрал людей в круг. Взобравшись на платформу, он зачитал ежедневный приказ (позже каждый получил его копию). "Вы – члены одного из самых лучших полков в армии Соединенных Штатов", объявил Синк, "а, следовательно, и во всем мире". Он сообщил, что отправляет их по домам, в десятидневный отпуск и напомнил, что "есть определенные вещи, которых от вас ожидают – не только, во время отпуска, но и вообще в качестве кредо, которым вы должны будете руководствоваться в дальней жизни". Вы должны носить форму с честью, сохранять выправку и заботиться о своем внешнем виде. "Помните наш боевой клич и девиз, "Курахи" и его значение: "Сами по себе". Каждый из нас сам по себе, но все мы вместе".
Он дал ребятам наказ: "Держитесь подальше от тюрьмы" и распустил их. С "крылышками" на груди, в сверкающих ботинках и заправленных в них брюках, они отправились по домам. Там они стали предметом восхищения для своих родителей и друзей. Отчасти из-за их физической подготовки, но в большей степени благодаря уверенности в себе, приобретенной ими за прошедшие полгода. Они завершили курс подготовки, который не смогло пройти трое из пяти добровольцев; пережили гнев и придирки Собела; прыгали из летящего самолета. Они стали элитой.
Однако не до такой степени, чтобы позволить себе игнорировать армейские уставы и предписания. Полковник Синк уведомил их о необходимости вернуться в Беннинг по окончании отпуска, однако из-за имевших место в январе 1943 года недостатков в транспортной системе Америки тревожное количество личного состава 506-го вернулось с опозданием.
Полковник Синк устроил общеполковое построение. Личный состав построился в парадной форме одежды. Они промаршировали по покрытой песком улице до свободной площадки позади казармы поваров. Синк скомандовал "Смирно!", а затем дал команду "Вольно!". Они стояли в полной тишине, слушая, как лейтенант зачитывает список фамилий, по одному из каждой роты, из числа опоздавших из отпуска.
Рядовой Джон Доу, рота E", вызвал лейтенант. Барабанщик, стоящий рядом с ним, принялся отбивать тихую, скорбную дробь. Двое сержантов, вооруженных автоматами, направились к рядовому Доу. Он вышел из строя. Его лицо побледнело. Сержанты, встав по бокам, вывели его вперед. Барабан продолжал рокотать. Они остановились перед лейтенантом. Он зачитал приказ. Рядовой Доу "выбарабанивался"** из рядов парашютистов и отправлялся в пехоту.
Лейтенант сорвал шеврон 506-го полка с плеча рядового, "крылышки" с его груди, парашютную нашивку с пилотки и бросил их наземь. Это было столь унизительно, что у офицеров и нижних чинов перехватило дыхание. Вебстер писал своей матери: "Одна вещь привела нас в настоящее бешенство; какой-то лейтенантишка, не имеющий ни малейшего понятия о приличиях или хороших манерах, стоял рядом с барабанщиком и фотографировал всех подходивших парней. Быть опозоренным перед лицом товарищей, это уже достаточно тяжело, но быть сфотографированным в такой момент – думаю, этого лейтенанта стоило пристрелить".
Дальше больше. Подъехал джип, из которого вышвырнули вещмешок рядового Доу. Он должен был снять свои парашютные ботинки, надеть обычную обувь и выпустить брюки наружу, как обычный пехотинец ("прямоногий", как звали их парашютисты). Он подобрал свой вещмешок и, сопровождаемый автоматчиками, печально пошел прочь, сопровождаемый барабанной дробью – живая иллюстрация унылого одиночества. Так повторилось девять раз.
После этого в 506-ом редко испытывали проблемы с опозданиями из отпусков и увольнений.
В конце января "Изи" вместе с остальной частью 506-го перебралась за реку Чаттахучи на Алабамскую сторону Форт Беннинга. Это было похоже на выход на волю из тюрьмы. Казармы были удобными, а еда хорошей. Там был отличный магазин и кинотеатр. Обучение было сконцентрировано на подготовке отделений, с особым упором на уличные бои, которые проходили весело, с большим количеством пиротехники, пальбой друг по другу холостыми патронами и метанием дымовых гранат. Личный состав совершил шестой прыжок – впервые с оружием.
Записи в дневнике Карсона передают вкус тех зимних дней.
8 февраля: "Вчера вечером мы были в чертовски приподнятом настроении, так что едва не разнесли казарму во время драки подушками. После трехчасового побоища мы, наконец, решили, что достаточно устали и легли спать". 11 февраля: "(Капрал Джо) Той, (сержант Джордж) Лус и я были в Коламбусе. Пригласили девчонок и устроили вечеринку, где веселились, веселились и веселились. Где-то во время вечеринки я познакомился с Бетти Кей из Коламбуса. В конце концов, нам нужно было отправляться по домам, и мы добрались до туда к 04.45 утра". 12 февраля: "Вновь в Чикасо Гарденс, в Коламбусе, еще один прекрасный вечер. Мы с Бетти прекрасно ладим. Действительно классно провел время. Вернулся в часть в 04.45 и вышел на службу в 05.30, стараясь держать хоть один глаз открытым".

* Порядка 365 метров (прим. перев.)
** "Выбарабанивание" (drumming-out) – воинская традиция, согласно которой с военнослужащего, изгоняемого из подразделения или с позором увольняемого с военной службы, под барабанную дробь перед строем срываются знаки принадлежности к подразделению, роду войск и (или) знаки различия (прим. перев.)

[Dima]

В марте последовала команда: "пакуемся и съезжаем". Кэмп Макколл, Северная Каролина, был чудом военного строительства. На 7 ноября 1942 года он представлял собой 62000 акров* необустроенной местности. Четыре месяца спустя там было 65 миль дорог с твердым покрытием, госпиталь на 1200 коек, пять кинотеатров, шесть огромных пивных, полноценный всепогодный аэродром с тремя 5000-футовыми** взлетно-посадочными полосами и 1750 зданий. Казармы имели систему отопления, на койках были матрасы. Он был назван в честь рядового Джона Т. Маккола из 82-й воздушно-десантной дивизии, первого американского парашютиста, погибшего в бою во время Второй мировой войны. Он погиб в Северной Африке 8 ноября, в тот день, когда началось строительство. В Кэмп Макколл находилось командование воздушно-десантных войск.
Тренировки усилились и стали более сложными. Прыжки теперь совершались не только с винтовками, но и с другими видами оружия. Базука крепилась на прыжок в сборе, то же касалось легких пулеметов (но они снимались с треноги, с которой прыгал другой член расчета). 60-миллиметровый миномет и его опорная плита распределялись на двоих. На парашютистов навьючивались еда, боеприпасы, карты, гранаты, взрывчатые вещества и т.п. Некоторым приходилось прыгать с сотней фунтов дополнительного веса.
За прыжками последовали двух- и трехсуточные учения в лесистой местности. Основной упор делался на ускоренное передвижение войск и крупномасштабные действия в тылу противника. В сумерках командирам взводов показывали на карте их местонахождение и ставили задачу к утру быть там-то и там-то.
Капитан Собел назначил рядового Роберта "Попая" Уинна своим посыльным и отправил его на поиски своих взводов. Уинн ухитрился "потеряться" и проспать всю ночь. Утром Собел потребовал объяснений, почему Уинн заблудился.
"Потому что я не вижу в темноте", ответил тот.
"Ты должен научиться видеть в темноте", ответил Собел и отправил Уинна обратно в его отделение, заменив его Эдом Типпером. "С моей помощью", рассказывал Типпер, "Собел умудрился потерять свои карты, компас и все такое в тот самый момент, когда они были нужнее всего. Получив от окружающих аналогичную "помощь", он окончательно запутался и заблудился еще сильнее, чем обычно. Мы все надеялись, что его провал будет настолько сильным, что его заменят, и нам не придется идти в бой под его командованием".
"Ваша винтовка – это ваша правая рука!" говорил своим людям Собел. "Она должна быть при вас в любой момент". Однажды на ночном занятии он решил преподать им урок. Вместе с сержантом Эвансом они крадучись прошли по расположению роты, чтобы похитить винтовки у спящих. Они успешно справились со своей задачей: к утру у Собела и Эванса было почти полсотни винтовок. С большой помпой Эванс построил роту и Собел принялся рассказывать личному составу, насколько никчемными солдатами они являются.
Пока он орал, появился командир роты "Фокс", а с ним человек сорок пять из его роты. К величайшему смущению Собела оказалось, что они с Эвансом заблудились, забрели в расположение роты "Фокс", и стащили их винтовки.
Через несколько недель Собел повредил ногу на прыжках. Вместе с сержантом Эвансом он вернулся в казарму, в то время как рота оставалась в поле. Капитан и Первый сержант провели инспекцию. Они облазили все солдатские сундучки, одежду и личное имущество личного состава роты E. Они обшарили карманы, вскрыли коробки, перерыли письма от подруг и родителей, и конфисковали все, что сочли запрещенным. "Я не знаю, какого черта они там искали", рассказывал Гордон Карсон. "Это было задолго до тех времен, когда появились наркотики".
Собел обнародовал список, в котором перечислялись запрещенные предметы, их владельцы и назначенное им наказание. Вернувшиеся с полевых занятий люди, усталые и грязные, обнаружили, что все, что они считали своей личной собственностью, было перевернуто. Нижнее белье, носки, зубная паста и щетки – все это лежало грудами на койках. Многие вещи отсутствовали.
Что-то было конфисковано почти у каждого солдата. Обычно это были неучтенные боеприпасы, неуставная одежда или порнография. Пропали банки фруктового салата и резаных персиков, утащенные с кухни, дорогие рубашки – ничего из этого не было возвращено. Один из солдат собирал контрацептивы. Очевидно, несколько презервативов считались приемлемыми, но две сотни уже считались контрабандой. Они тоже значились в списке конфискованных Собелом предметов.
"Для меня это стало поворотным пунктом", вспоминал Типпер. "Перед этим набегом я недолюбливал Собела, но не испытывал ненависти к этому человеку. Тогда же я решил, что Собел является моим личным врагом, и я не обязан проявлять в отношении него лояльность или что-либо еще. Все были крайне разозлены".
Ходили разговоры о том, кто пристрелит Собела, когда рота пойдет в бой. Типпер думал, что это была всего лишь пустая болтовня, однако, "с другой стороны, я знал нескольких парней из роты, которые мало говорили, но, по моему мнению, были вполне способны убить Собела, если им представится такой шанс".
На следующем полевом выходе роте E сообщили, что многие из ее состава будут назначены условными ранеными, чтобы медики смогли попрактиковаться в перевязке ран, накладывании импровизированных шин, эвакуации раненых на носилках и т.п. Собел также попал в их число. Медики вкололи ему реальное обезболивающее, стянули штаны и сделали разрез, имитирующий удаление аппендицита. Затем они зашили разрез, наложили повязку из бинтов и лейкопластыря, а потом смылись.
Собел, само собой, был разъярен, но так и не смог добиться расследования этого случая. В роте Е не удалось найти никого, кто смог бы опознать ответственных за произошедшее медиков.
То, в какой хорошей форме был личный состав "Изи", было продемонстрировано в Макколле, когда по поручению Министерства обороны во 2-м батальоне Стрейера, уже прославившемся своим маршем на Атланту, провели стандартный тест по физподготовке. Результат батальона составил 97 процентов. Поскольку это был самый высокий результат, когда-либо показанный армейским батальоном, полковник Яблонски из Вашингтона решил, что Стрейер подтасовал его. Уинтерс вспоминал: "Они заставили нас пройти его повторно: офицеров, рядовых, обслуживающий персонал, поваров, всех – и мы дали результат в 98 процентов".
В "Изи" произошли повышения званий. Все три штаб-сержанта, Джеймс Дил, Сэлти Харрис и Майк Рэнни были из изначального состава роты, начавшего службу рядовыми. То же самое и с сержантами, Лео Бойлом, Биллом Гварнери, Кэрвудом Липтоном, Джоном Мартином, Элмером Мюрреем, Бобом Рэдером, Бобом Смитом, Баком Тейлором и Мюрреем Робертсом. Карсон получил капрала. Лейтенант Мэтьюсон был переведен в штаб полка, а лейтенанты Никсон, Хестер и Джордж Лэвенсон продолжили службу в штабе батальона. (До самого войны все должности в штабе 2-го батальона заполнялись офицерами из "Изи". Из рот D, F, и штабной роты в штаб батальона не попало ни одного офицера. Уинтерс комментировал это так: "Поэтому отношения между батальонным и полковым штабами и ротой E всегда были отличными. По этой же причине казалось, что роте E всегда назначались самые важные задачи".)
В начале мая 1-й взвод Уинтерса получил нового второго лейтенанта, Гарри Уэлша. Он был "офицером по принуждению". В апреле 1942 года он пошел добровольцем в парашютисты и получил назначение в 504-й парашютно-десантный полк 82-й дивизии. По окончании парашютной школы он получил сержанта. Трижды. Его разжаловали в рядовые за драки. Но он был крутым маленьким ирландцем с явными задатками лидера. Его командир роты заметил это и дал Уэлшу рекомендацию для поступления на офицерские курсы.
Уэлша назначили в роту "Изи", 2-го батальона, 506-го полка. Он хотел вернуться в 504-й, но в армии было правило посылать выпускников офицерских курсов в другие подразделения, из-за боязни того, что, по возвращении в свою старую часть у них установятся слишком фамильярные отношения со своими приятелями из числа нижних чинов. Собел направил Уэлша во взвод Уинтерса. Они немедленно стали лучшими друзьями. Их отношения основывались на взаимоуважении, вызванном одинаковыми представлениями о лидерстве. Как заявлял Уэлш: "Офицеры идут первыми".

[Dima]

В конце мая личный состав "Изи" упаковал вещмешки и присоединился к остальным ротам 506-го для поездки на едва тащащемся поезде в Стерджис, Кентукки. Девушки из местного отделения Красного Креста накормили их кофе и пончиками, что было последним кусочком комфорта, полученным ими на протяжении следующего месяца. Они выдвинулись в сельскую местность, где ставили "пап-тенты", копали ямы для уборных и ели то, чем армия больше всего любит кормить находящиеся в поле войска – рубленую говядину с белым соусом на ломтике тоста, обычно именуемую "дерьмом на черепице".
Это не были боевые действия, но обстановка была приближена к ним настолько, насколько это было возможно. Маневры проходили с 5 июня до 15 июля 1943 на территории Кентукки, Теннеси и Индианы. В этих самых крупных на тот момент учениях воздушно-десантных войск отрабатывались совместные действия парашютных и планерных подразделений.
10 июня 506-й парашютно-десантный полк официально вошел в состав 101-й воздушно-десантной дивизии, сделав эту дату величайшим событием в истории 101-й. Вхождение в состав дивизии 506-го полка заметно подняло дух 101-й. По крайней мере, так считали члены роты E.
Маневры, в ходе которых армия "Красных" действовала против "Синих", проходили на обширной территории с поросшими лесом холмами и горами. "Изи" совершила три прыжка. Один из них Кристенсен запомнил наиболее ярко. В C-47 было душно и жарко, поднимающиеся над холмами горячие восходящие потоки заставляли самолет подпрыгивать и раскачиваться. Капрал Денвер "Бык" Рэндлмен, находившийся в конце потока и, таким образом, дальше всех от открытой двери, начал блевать прямо в свой шлем. Солдат, сидевший перед ним, взглянул на него, и тут же сам метнул харч. События начали развиваться по цепочке. Воспользоваться шлемами удалось не всем, пол был покрыт рвотой, самолет вонял. Кристенсен, сидевший первым, едва держался. "Мой желудок был на грани бунта… Какого черта они не включают зеленый? Ну наконец-то! Сзади заорали: Пошел! Пошел! Пошел, черт тебя дери! Я вывалился наружу, на чистый и свежий воздух. Было такое чувство, как будто кто-то коснулся моей головы волшебной палочкой и произнес: "Кристенсен, ты чувствуешь себя прекрасно". Так оно и было".
Маневры включали в себя ночные марши, переправы через реки, когда карабкаясь на противоположный берег, они взбирались на три фута лишь для того, чтобы сползти обратно на два, ковыляние по камням, пням и корням, прорубание пути сквозь густой подлесок и редкое наслаждение жареным цыпленком, приготовленным гостеприимными жителями Теннесийских гор. Люди были вымотаны, грязны, все тело чесалось.
В конце июля маневры закончились, 2-й батальон 506-го получил благодарность от командира 101-й дивизии, генерал-майора Уильяма К. Ли за "великолепные агрессивные действия, безупречную тактическую подготовку и прекрасно подготовленный личный состав". Генерал Ли выразил уверенность в том, что "в ходе последующих проверок будут продемонстрированы новые примеры превосходной подготовки и руководства".
"Изи" переместилась из Стерджиса в Кэмп Бреккинридж, Кентукки, где были казармы, горячий душ и прочая роскошь. Но вскоре лагерь оказался переполнен, и вновь пришлось довольствоваться маленькими двухместными палатками в качестве спален и землей в качестве матрасов. Это продолжалось недолго, поскольку большая часть личного состава получила десятидневные отпуска, а вскоре после того, как они отчитались о возвращении, вся дивизия погрузилась на поезда и отправилась в Форт-Брэгг, Северная Каролина.
Сразу же стало понятно, что Брэгг был районом сосредоточения и дивизия готовится к отправке за море. Еда стала лучше, в казармах появились нормальные кровати, горячий душ и прочие улучшения. Но настоящим доказательством стало полное переоснащение. Личный состав получил новое обмундирование, снаряжение и оружие. Они проводили много времени на стрельбище, пристреливая свои винтовки и пулеметы.
Куда их отправят, на восток или на запад, на европейский, средиземноморский или тихоокеанский театр военных действий? Никто не знал, между взводами циркулировали слухи и заключались пари.
По выходным парни оправлялись в Фейетвилл "залить насос" в Таун Памп, одном из местных баров. Часто возникали ссоры. В большинстве своем их начинали парашютисты, задиравшие солдат обычных частей, расквартированных в Брэгге. Кроме того, они подначивали бойцов из планерных подразделений, входивших в состав 101-й.
"Планеристы" были обычными солдатами, получившими назначение в планерные полки. Хотя они и входили в состав воздушно-десантных войск, но не были добровольцами и к ним относились как к людям второго сорта. Они не получали ежемесячной пятидесятидолларовой надбавки, у них не было особых знаков различия, они не носили прыжковых ботинок с заправленными в них брюками. Кое-кто из них делал плакаты, на которых были фотографии разбитых и сожженных планеров и заголовок, гласящий: "Вступайте в планерные части! Никаких полетных. Никаких прыжковых. Но ни минуты уныния!"
Несколько человек из "Изи" отправились на аэродром в Брэгге, чтобы полетать на планере. Впечатления от приземления в одном из этих фанерных ящиков убедили их в том, что прыжок с парашютом – куда лучший способ высадки. Когда генерал Ли решил совершить полет на планере, то при приземлении сломал несколько ребер. "В следующий раз возьму парашют", заметил он. "А мы вас предупреждали!" прокричал в ответ кто-то из "планеристов". (В июле 1944 военнослужащие планерных подразделений наконец-то получили ежемесячную надбавку в 50 долларов за опасные условия службы и собственные знаки различия.)
В середине августа был объявлен дивизионный сбор с построением по полкам. Оркестр играл "Там"***, а девушки из Красного Креста плакали, когда солдаты маршировали к двадцати эшелонам, которые должны были отвезти их на войну. Когда все погрузились и немного успокоились, начали заключаться пари относительно того, каким путем направятся поезда: на север к Нью-Йорку, а затем в Европу или Средиземноморье, или на запад, в Калифорнию и далее на Тихий океан.
Эшелоны пошли на север, в Кэмп Шанкс, находящийся в 30 милях от Нью-Йорка вверх по реке Гудзон. Сделанные было обещания увольнений в город так и остались обещаниями. Вместо этого последовали бесконечные проверки, сопровождаемые прививками. "Укол следовал за уколом", вспоминал Кристенсен, "пока наши руки не повисли вдоль тела как безвольные плети". Офицеры и сержанты наизусть вызубрили наставление по подготовке к отправке на зарубежный ТВД (театр военных действий).
Собел составил форму для писем, которые должны быть отправлены матерям его солдат. "Дорогая госпожа", начиналось оно. "Скоро Ваш сын, рядовой первого класса Пол К. Роджерс (имена впечатывались отдельно) бросится с небес, чтобы вступить в бой и победить врага. В его распоряжении будет самое лучшее оружие и снаряжение, а за его плечами многие месяцы тяжелых и напряженных тренировок, призванных подготовить его к успеху на поле битвы.
Ваши частые письма с выражением любви и поддержки вооружат его бойцовским духом. С ним он не сможет потерпеть поражение, но покроет себя славой и даст Вам повод гордиться им. Наша страна будет всегда благодарна ему за службу в этот суровый час нужды". Каждое письмо он подписал своим цветистым почерком: "Герберт М. Собел, капитан, командир".
Нижним чинам удалось добыть немного виски. Они привыкли к пиву, так что вискарь подействовал на них весьма жестко. Кристенсен напился так, что "целовался взасос с сортиром" – состояние, обычное для юношей, только начавших осваиваться с крепким алкоголем. Капрал Рэндлмен нашел его и "нежно отнес в кроватку". На следующее утро, наполняя воздух стонами и охами страдающих похмельем людей, рота проследовала в доки. Паром доставил личный состав на пирс, где предоставленные девушками из Красного Креста горячий кофе и пончики помогли полумертвым бойцам ожить.
Отовсюду сыпались проклятья. Отчасти потому, что парни надеялись по дороге на войну промаршировать по Нью-Йорку, но не смогли сделать этого, а также из-за того, что им не разрешили надеть парашютные ботинки. Причиной были опасения того, что их могли увидеть вражеские шпионы, и таким образом узнать об отправке воздушно-десантной дивизии. Им пришлось спороть с плеч эмблему 101-й – кричащего орла.
Уинтерс смог припомнить лишь один случай "трапной лихорадки"****. Офицер медицинской службы оказался "достаточно сообразителен, чтобы понять, что предпринять, дабы сказаться больным и откосить от отправки". Все остальные выстроились у трапа в колонну по одному, навьюченные вещмешками и оружием. Ступая на палубу пассажирского лайнера, переоборудованного в войсковой транспорт, они называли свои имена, и контролер отмечал их присутствие. Чтобы разместить 5000 человек на борту транспорта, рассчитанного на перевозку 1000 пассажиров, потребовался почти целый день. Наконец буксиры оттащили судно от стенки, и оно взяло курс в открытое море. Личный состав роты "Изи" столпился вдоль поручней, глядя на исчезающую за кормой Статую Свободы. Почти для каждого из них это была первая поездка за пределы Соединенных Штатов. У них началась некоторая тоска по дому, усиленная пониманием, что, как это было отражено в полковом памятном альбоме "Курахи", "каким же замечательным был прошедший год".

* Порядка 250 кв.км (прим. перев.)
** 1524 метра (прим. перев.)
*** "Там" (Over There) – песня 1917 года, популярная среди американских солдат, участвовавших в обеих Мировых войнах. Содержание песни было пропагандистским, призывающим американскую молодежь записываться в армию, чтобы отправляться на войну с "гуннами" (прим. перев.)
**** "Трапная лихорадка" (gangplank fever) – попытка в последний момент избежать отправки в зону боевых действий или к нежелательному месту службы путем симуляции какого-либо заболевания (прим. перев.)

[Dima]

3. "НАРЯДЫ НА ПРОВЕРКУ УБОРНЫХ"

Олдборн
Сентябрь 1943 - март 1944

Самария была старым индийским почтово-пассажирским лайнером, переоборудованным в военный транспорт. Первоначально рассчитанная на 1000 пассажиров, она вместила в себя 5000 человек из 506-го полка. Из-за скученности условия были совершенно ужасными. Пресная вода жестко нормировалась: люди могли пить лишь в четко обозначенные пятнадцатиминутные интервалы, составляющие в общей сложности полтора часа в день. В душевых была холодная соленая вода. Личный состав был обязан постоянно носить спасательные жилеты и ремни с прицепленными флягами, в результате чего люди постоянно задевали друг за друга. Спать приходилось в одежде. Одну койку приходилась делить на двоих, и это значило, что им приходилось чередоваться, и через одну ночь спать на палубе, в коридорах или любом другом месте, где можно было прилечь. Повсюду царило ужасное зловоние.
В день было два приема пищи. Кристенсен так описывал свой первый завтрак: "Я думал, этот бесконечный спуск в столовую, находящуюся на самой нижней палубе, никогда не кончится. Мы спускались по скользким от масла трапам, и когда, наконец, добрались до дна, зловоние стало просто потрясающим. Нас кормили из больших котлов, в которых была вареная рыба с томатами. Повара носили когда-то белую, а теперь просто грязную одежду, на которой одни пятна наслаивались на другие, являясь свидетельством того, что ее не меняли уже много дней". Люди ели эти помои лишь потому, что были голодны. Согласно Вебстеру, в столовой "витал дух плавучего дурдома".
По крайней мере, еда вносила разнообразие в рутину, состоящую из прогулок по палубе, стояния облокотясь о поручни и разглядывая конвой, или азартных игр. Играли непрерывно: покер, Блэк-Джек и кости. Из рук в руки переходили крупные суммы денег. Как-то вечером Карсон выиграл 125 долларов, а на следующий день потерял их. Люди пытались читать, но книг было очень мало. Капитан Собел вознамерился было проводить занятия по гимнастике, но для этого было недостаточно места, и это стало причиной очередных насмешек над ним.
15 сентября Самария пришвартовалась в Ливерпуле. На следующий день поезд повез людей на юг. На станции Огборн-Сейнт-Джордж их встретили грузовики и доставили в новый дом. Последние полторы мили они прошли пешком, в темноте, светя фонарями, чтобы найти дорогу –затемнение дало людям понять, что они находятся в зоне боевых действий. Они добрались до казарм, представляющих собой "хижины Ниссена"*, обогреваемые парой пузатых печек-буржуек каждая, получили чехлы для матрасов и указание, где взять солому для их набивки, а также толстые, колючие шерстяные одеяла, и, наконец, легли спать.
Вебстер написал что, когда он проснулся на следующее утро, "то решил, что оказался на голливудской съемочной площадке. Вокруг были сказочные домики с соломенными крышами и увитыми плющом стенами. Здоровенные лошади, потряхивая длинными гривами, цокали копытами по узким, извилистым, мощеным булыжником улицам. Мягкую пасторальную зелень уравновешивала старинная серая церковь в нормандском стиле одиннадцатого века, часы на которой отбивали время прямо как Биг Бен. Пять древних трактиров с покачивающимися на ветерке вывесками приветствовали нас в краю легкого, горького пива". Они были в Олдборне, что в Уилтшире, рядом с Хангерфордом и недалеко от Суиндона, в 80 милях к западу от Лондона. Он стал домом роты Е на без малого девять месяцев. Это был самый длительный период, в течение которого она находилась на одном месте.
Олдборн сильно отличался от Токкоа, Беннинга, или Брэгга. Там люди из "Изи" находились в отдельных, изолированных, полностью военных гарнизонах. В Олдборне они оказались посреди небольшой английской деревни, где люди были консервативны, замкнуты, и весьма осторожно относились к появлению в своей среде всех этих молодых янки. Была большая опасность появления трений, но армия подготовила отличную программу ознакомления, которая хорошо сработала. Начиная с того самого первого утра и на протяжении большей части недели людей подробно информировали об английских обычаях, манерах и привычках. Будучи хорошо дисциплинированными, они быстро уловили основную идею: свою жажду покуролесить им следует попридержать для Суиндона, Бирмингема или Лондона. В Олдборне же им следует пить свое пиво в пабах в спокойной британской манере.
Еще они учились есть то, чем питались британцы: сухое молоко, яичный порошок, сушеные абрикосы и картошку, конину, капусту, репу и брюссельскую капусту. Приобретение товаров в армейской лавке было нормировано: в неделю семь пачек сигарет, плюс три шоколадных батончика, одна упаковка жевательной резинки, один кусок мыла, один коробок спичек и одна пачка бритвенных лезвий.
Собел не изменился. В конце первой недели личный состав получил разрешение отправиться в увольнение в Суиндон на субботние вечерние танцы. Собел выпустил распоряжение: во время танцев никому не разрешалось снимать китель. Рядовой Том Берджесс, парень с фермы из центрального Иллинойса, сильно потел, танцуя в шерстяной рубашке с надетым поверх шерстяным кителем, так что он снял его.
В понедельник утром Собел вызвал Берджесса в канцелярию. "Берджесс, как я понимаю, находясь в городе в субботу вечером, во время танца вы сняли китель".
"Все так, капитан Собел", ответил Берджесс, "но я посмотрел в правилах ношения воинской формы одежды, там совершенно четко написано, что разрешается снимать китель, если на вас надета шерстяная рубашка, и вы много двигаетесь, танцуете и т.п."
Собел смерил его взглядом: "Я скажу вам, что я сделаю, Берджесс. В течение недели вы будете ходить в кителе, надев его поверх остальной формы, и вы будете спать в нем каждую ночь".
Берджесс ходил в кителе днем, но, решил, что Собел не будет проверять его по ночам, и вешал его на спинку кровати. В следующую субботу он пошел в канцелярию к Собелу, чтобы попросить об увольнении на танцы. Собел осмотрел его. "Берджесс", сказал он, "по-моему, этот китель не выглядит так, как если бы вы спали в нем, так что никаких увольнений".
Они находились в Англии, чтобы готовиться к вторжению в Европу, а не танцевать, так что график подготовки был интенсивным. Маларки показалось, что он вновь оказался в Токкоа. Они находились в поле шесть дней в неделю, по восемь-десять часов в день. Они совершали пешие марши по 15, 18, 21 и 25 миль, отправлялись на ночные занятия, ежедневно тратили по часу на занятия по рукопашному бою, учились городским боям, чтению карт, оказанию медицинской помощи, защите от химического оружия, изучали характеристики немецкого оружия и учились пользоваться им.
Они проделали 25-мильный пеший марш в полной походной выкладке за двадцать четыре часа, а через несколько дней марш на ту же дистанцию в боевом снаряжении за двенадцать часов. С ними проводились специальные занятия по минам-ловушкам, разминированию, связи и т.п.
Раз в неделю или около того они отправлялись на двух или трехсуточные учения. Они отрабатывали различные вводные. Не только для того, чтобы получить практическое представление о технике боя, но и чтобы научиться самым главным вещам, которые должен знать пехотинец. Как полюбить землю, как использовать ее преимущества, как условия местности диктуют тактику, а прежде всего, как день за днем жить на ней и в ней без ущерба для физического состояния. Их офицеры подчеркивали важность вещей, которые были вопросом жизни или смерти, и которые личный состав должен выполнять инстинктивно правильно и с первого раза, поскольку второй попытки у них не будет.
Так проходило знакомство "Изи" с сельской местностью Англии. Они тренировались атаковать городки, холмы и леса, отрывали бесчисленные стрелковые ячейки и спали в них, учась делать это, невзирая на дождь, холод и голод.
В начале декабря, вновь оказавшись в поле, рота окопалась по периметру высокого, голого, открытого всем ветрам холма. Командиры взводов приказали своим людям отрыть глубокие ячейки, что было тяжело сделать в каменистом грунте. Вскоре их атаковало подразделение бронетанковых войск на "Шерманах". "Они перли вверх по холму, ревя как первобытные монстры", писал в своем дневнике Вебстер, "потом остановились, развернулись в боевой порядок и двинулись на нас. Один из них шел прямо на меня. Мой окопчик бел недостаточно глубок, чтобы гусеница могла безопасно пройти надо мной, так что я отчаянно завопил: "Прими в сторону! Прими в сторону!" что он и сделал, пропустив меня между гусеницами". Запись Карсона гласила: "Это был первый раз, когда танк проехал через меня, сидевшего в окопе. Страшно!".

[Dima]

Было много ночных занятий, вспоминал Гордон. "Мы шли напрямик, перелезая через заборы, просачиваясь в промежутки между ними, пробираясь сквозь перелески и переходя вброд ручьи". В ходе этих занятий отношения между личным составом отделений и взводов, уже знакомыми друг с другом, стали глубоко личными. "Я видел силуэт в темноте", рассказывал Гордон, "и мог точно сказать, кто это. Я узнавал его по тому, как он носил головной убор, как сидел на его голове шлем, как он держал винтовку". Большая часть того, что они узнали в ходе обучения, пригодилась в бою, однако те близость, абсолютное доверие и чувство локтя, вырабатывающиеся этими долгими, холодными, сырыми английскими ночами, оказались бесценными.
Они регулярно совершали прыжки со снаряжением, учились тому, как пользоваться свободными концами, чтобы направить свое снижение на открытое, вспаханное поле вместо того, чтобы приземлиться на живую изгородь, дорогу, телеграфный столб, каменный забор или деревья. В C-47, летевшем в холодном, сыром воздухе, к тому моменту, когда загорался зеленый свет, их ноги оказывались совершенно задубевшими, так что, когда они ударялись о землю, то испытывали настоящий взрыв боли и зуда. Основной задачей во время этих прыжков был быстрый сбор после приземления, что для 2-го взвода "Изи" во время первого прыжка оказалось не так-то просто – их выбросили в 25 милях от площадки приземления.
Напряжение нарастало. Личный состав 82-й дивизии, расквартированной поблизости, мог порассказать солдатам из 101-й, как выглядела война в Северной Африке, на Сицилии и в Италии. Особое давление в преддверии надвигающихся боев испытывали офицеры, и больше всех Собел. "Это чувствовалось по его поведению", рассказывал Уинтерс. "Он становился все более мрачным, превращаясь в форменного садиста. Это дошло до точки, став просто невыносимо".
Сержант Эрл Хейл вспоминал: "У нас была настоящая лотерея по поводу того, когда кто-нибудь грохнет Собела". Собел раздобыл летную куртку из овчины, которой очень гордился, и которую носил в поле, что делало его очень заметным. Типпер вспоминал, что когда рота отправилась на стрельбище для упражнения в стрельбе по появляющимся целям: "Собелу пришлось пережить несколько очень неприятных моментов. Сзади и сбоку прозвучало несколько выстрелов и пули прошли совсем рядом с головой Собела. Он плюхнулся наземь, каким-то образом развернулся плашмя, что-то заорал и вскочил вновь. Весь личный состав ржал и размахивал руками. Ни за что не поверю, что Собел счел это происшествие случайностью, но, по-видимому, так оно и было. Как бы то ни было, он продолжал скакать туда-сюда и носиться вокруг нас, как ни в чем не бывало".
Люди продолжали подшучивать над Собелом. Рядовой Джордж Лус умел имитировать разные голоса. Однажды ночью рота E возглавляла батальон на марше по пересеченной местности. Движение сильно замедляли изгороди из колючей проволоки. Собел шел впереди.
"Капитан Собел", раздался голос, "в чем задержка?"
"Колючая проволока", ответил Собел, полагая, что разговаривает с заместителем командира батальона, майором Оливером Хортоном.
"Режьте эти изгороди", отозвался Лус, продолжая подражать голосу Хортона.
"Есть, сэр!" ответил Собел, и приказал передать в голову колонны кусачки.
На следующее утро перед подполковником Стрейером предстала целая делегация Уилтширских фермеров, громогласно жаловавшихся по поводу порезанных изгородей. Их коровы разбрелись по всей округе. Стрейер вызвал Собела.
"Зачем вы порезали эти заборы?"
"Я получил приказ резать их, сэр!"
"От кого?"
"От майора Хортона".
"Не может быть. Хортон в отпуске в Лондоне". Собел попал под раздачу, но так и не понял, кто его одурачил, и поэтому не смог предпринять ничего в ответ.
Его перескакивание с одного на другое, дурацкое "Хей-хо, Сильвер!", тупой и прямолинейный подход к решению тактических задач беспокоили офицеров, сержантов и рядовых роты даже больше, чем его обычное "цыплячье дерьмо". Недовольство росло с каждым днем, особенно среди сержантов. Сержанты Майрон "Майк" Рэнни, двадцатиоднолетний уроженец Северной Дакоты из 1-го взвода, и "Сэлти" Харрис из 3-го взвода больше всех роптали о возможных катастрофических последствиях, если Собел поведет роту в бой. Они полностью отдавали себе отчет в том, что в результате своих действий оказываются в очень щепетильной и чрезвычайно опасной ситуации. Предприми они что-либо – и их ждет обвинение в неповиновении или мятеже в военное время, Если же не делать ничего, может погибнуть вся рота.
Рэнни, Харрис и остальные сержанты надеялись, что командиры взводов доведут эту проблему до полковника Синка, или Синк сам узнает о сложившейся ситуации, и в результате тихо уберет Собела. Это выглядело наивно. Как могли младшие офицеры, в чьи обязанности входила поддержка их ротного, отправиться к полковнику с жалобами на своего командира? И на что им было жаловаться? Рота E по-прежнему была первой в полку, как в поле, так и в казармах и на спортивных соревнованиях. Сержантам не приходилось ожидать, что полковник Синк сделает что-либо кроме как поддержит своего командира роты перед лицом разногласий и давления, исходящего от группы сержантов и капралов. Эти парни готовились вступить в бой с наиболее грозной армией в мире, а не играть в игрушки или разводить дебаты.
Таким образом, ропот продолжался, а Собел и 1-й Сержант Эванс, оставаясь в изоляции, тем не менее, были у власти.
Увольнительные по выходным и превосходное британское железнодорожное сообщение позволяли людям сбросить напряжение. Англия в конце осени и начале зимы 1943 года оказалась для пацанов из Штатов настоящей страной чудес. Большинство британских парней их возраста находились вдали от своих домов, в Италии или в тренировочных лагерях, так что повсюду было полно скучающих, одиноких молодых женщин. Американские солдаты получали хорошее жалование, намного более высокое, чем британцы, а у парашютистов были еще и дополнительные 50 долларов в месяц. Пиво было дешево и его было много, за пределами Олдборна на него не было никаких ограничений. Они готовились убивать или быть убитыми, большинству из них было по двадцать или двадцати одному году.
Вебстер описывал результат в дневниковой записи от 23 октября: "Хоть я не получаю удовольствия от нахождения в армии, большинство в нашем подразделении расценивает его как отпуск. Парни, дома вынужденные тяжело и постоянно трудиться, попав в армию, оказались свободны от каких-либо обязанностей. Все они единодушно соглашаются, что дома никто из них никогда не закатывал таких феерических попоек".
Постоянное волнение, калейдоскоп постоянно наваливающихся на них впечатлений, безнадежность попыток избежать суровости обучения, мысли о предстоящих боях и цыплячье дерьмо Собела, все вместе это делало то время незабываемым и побуждало большинство людей использовать его на всю катушку. "Для меня Лондон был сказочным местом", писал Карсон. "Пройдя по любой из его улиц, можно было увидеть людей в форме всех стран Свободного мира". Их юность и энергия пульсировали в каждом парке и пабе. Они были на Пиккадилли, Лестер-Сквер, Трафальгарской площади, площади Виктории, в Гайд-парке. Повсюду можно было видеть форму Канады, Южной Африки, Австралии, Новой Зеландии, Свободной Франции, Польши, Бельгии, Голландии и, конечно же, Англии и США.
"Те дни никогда не оставят меня, потому что даже в свои двадцать лет я знал, что являюсь свидетелем и участником чего-то, что никогда не повторится. Лондон военного времени был особым миром".
Было полно пьянства, разгула и драк. Наблюдая за всем этим, британцы старшего возраста жаловались: "Проблема с вами, янки, заключается в том, что вам слишком много платят, вы слишком сексуально озабочены и вообще вас тут слишком много". (На что янки могли бы ответить: "Ваша проблема, "лайми"**, в том, что вам мало платят, вы мало сексуальны, и вообще под Эйзенхауэром".)***
В роте Е прибавилось офицеров. В связи с ожидающимися с началом боевых действий потерями целью было иметь по два лейтенанта на взвод. Одним из вновь прибывших был 2-й лейтенант Линн "Бак" Комптон. Родившийся в Лос-Анджелесе, в последний день 1921 года, он был известным на всю Америку кэтчером**** бейсбольной команды Калифорнийского университета и играл в университетской футбольной команде в матче Роуз Боул***** 1 января 1943 года. Получив диплом офицерской школы, он отправился в Форт Беннинг, а после окончания парашютной школы в декабре прибыл в Олдборн, в роту Е. "Помню чувство зависти, которое я испытывал к тем, кто был в Токкоа", писал он годы спустя. "Будучи новичком в роте, я чувствовал себя слегка не в своей тарелке".
Комптон быстро узнал, что лейтенант Никсон, ставший оперативным офицером батальона, недолюбливает "спортсменов". Никсон назначил Комптона ответственным за физподготовку личного состава батальона. На практике это означало, что Комптону пришлось возглавлять батальон на длительных марш-бросках, он был единственным офицером, который мог это сделать. В результате этого, из-за своей хорошей спортивной формы или в силу любви к азартным играм, Комптон сблизился с сержантами и некоторыми из солдат. По мнению некоторых офицеров, слишком сблизился. Он был пойман за игрой в кости с личным составом и получил выговор от заместителя командира роты, лейтенанта Уинтерса.

* Хижина Ниссена – сборное строение, полукруглое в поперечном сечении, с обшивкой из гофрированной стали, использовавшееся в различном качестве в период Первой и Второй мировых войн. Хижина Ниссена была придумана в апреле 1916 года британским горным инженером и изобретателем Питером Норманом Ниссеном, который в том же году получил на это изобретение патент (прим. перев.)
** "Лайми" – изначально прозвище английских моряков. Причиной его появления стал сок лайма, который на флоте давали как профилактическое средство от цинги. Позже американцы начали называть "лайми" всех англичан (прим. перев.)
*** Тут в оригинале классная игра слов: "The trouble with you Yanks is that you are overpaid, oversexed, and over here." "The trouble with you Limeys is that you are underpaid, undersexed, and under Eisenhower." Пока как-то не очень получается передать ее в полной мере… (прим. перев.)
**** Кэтчер (Catcher – ловец) – игровая позиция в бейсболе и софтболе. Кэтчером называют игрока обороняющейся команды, который находится за домом и спиной бэттера (отбивающего), но перед судьей, и принимает мяч, поданный питчером (бросающим). Основная задача кэтчера – не только поймать мяч, но при помощи знаков дать советы питчеру по выбору наилучшего способа подачи (прим. перев.)
***** Матч Роуз Боул – ежегодная футбольная (имеется в виду американский футбол) игра, обычно проводимая 1 января на стадионе Роуз Боул, находящемся в Пасадене, Калифорния. Первый матч был сыгран в 1902 году в рамках т.н. "Парада Роз" (прим. перев)

[Dima]

На 11.00 30 октября был намечен осмотр расположения роты Е подполковником Стрейером. Собел отдал лейтенанту Уинтерсу приказ в 10.00 произвести осмотр уборной. Несколько минут спустя, около 09.30, подполковник Стрейер приказал Уинтерсу проверить почту рядового состава. Это была не та работа, которую можно было выполнить, сидя в канцелярии, так что Уинтерс вскочил на велосипед и поехал к себе на квартиру, в небольшую комнату в частном доме в Олдборне. Вернувшись к 10.00, он оставил велосипед возле казармы и отправился проверять уборную. К его удивлению Собел был уже там, проводя свой собственный осмотр.
Собел прошел мимо Уинтерса, не повернув головы и не подавая вида, что заметил своего заместителя. Позади него с несчастным видом шел рядовой Джоаким Мело, небритый, с растрепанными волосами, тащивший мокрущую, грязную швабру. Собел удалился, не произнеся ни слова. Уинтерс осмотрел уборную и нашел, что Мело проделал хорошую работу.
В 10.45 Уинтерс зашел в дежурку, чтобы подготовиться к построению роты. Едва скрывая ухмылку, 1-й Сержант Эванс вручил ему отпечатанный документ. Он гласил:
Рота E, 506-й пдп, 30 октября 1943
Предмет: наказание в соответствии со 104-й статьей Военного кодекса
Кому: 1-му лейтенанту Р.Д. Уинтерсу
1. Изложите ниже в письменном виде (напечатано с ошибкой), желаете ли вы получить дисциплинарное взыскание согласно 104-й статье, или предстать перед судом военного трибунала за отказ осмотреть уборную в 09.45 сего числа, как я вас проинструктировал.
Далее следовала вычурная подпись: Герберт М. Собел, капитан, командир.
Уинтерс отправился к Собелу.
"Капитан", сказал он, отдав честь и испросив разрешения обратиться, "приказ состоял в том, чтобы осмотреть уборную в 10.00".
"Я изменил время на 09.45".
"Мне никто не сказал об этом".
"Я позвонил и отправил посыльного". Уинтерс прикусил язык. В его комнате не было телефона, никакой посыльный также не появлялся.
Настало время инспекции. Стрейер прошел вдоль строя и осмотрел казармы. Все, включая уборную, было удовлетворительно. Уинтерс, тем временем, решил, как ответить Собелу. В нижней части печатного листа он от руки приписал:
Предмет: наказание по 104-й статье или суд военного трибунала
Кому: капитану Г.М. Собелу
1. Прошу рассмотрения дела об отказе осмотреть уборную в 09.45 сего числа судом военного трибунала.
Лейтенант Р.Д. Уинтерс, заместитель командира, рота Е.
Ответ Собела последовал на следующий день:
1. Вам будет отказано в 48-часовых увольнениях до 15 декабря 1943.
2. В соответствии с процедурными требованиями суда военного трибунала вам надлежит подать (напечатано с ошибкой, у сержанта Эванса явно были трудности с правописанием) ваш собственный рапорт с изложением причин апелляции и просьбой о рассмотрении дела судом военного трибунала.
Уинтерс кипел трое суток. Насколько он мог догадаться, Собел хотел дать понять: "Эй, не глупи, прими наказание и забудь про военный трибунал". Собел знал, что назначенное "наказание" не имело для Уинтерса большого значения, поскольку тот все равно проводил выходные на службе, читая или занимаясь спортом. Но Уинтерс решил, что с него довольно. Он хотел довести дело до критической точки. Спор между ним и Собелом о лидерстве в роте Е, которого он никогда не желал, должен был быть улажен. В роте было место лишь для кого-то одного из них.
4 ноября Уинтерс подал апелляцию на наказание по 104-й статье Военного кодекса. На следующий день Собел наложил следующую резолюцию:
1. Взыскание за вышеупомянутое нарушение, назначенное нижеподписавшимся, им снято не будет.
2. Получив от вышестоящего офицера распоряжение выполнять другую задачу (приказ Стрейера заняться проверкой почтовой корреспонденции), вы обязаны были передать свои обязанности по осмотру уборной другому офицеру, не доводя до того момента, когда не останется времени на исправление ситуации перед прибытием старшего офицера, ожидаемого примерно через десять минут.
Внизу стояла его обычная вычурная подпись.
Между тем, рапорт Уинтерса о назначении суда военного трибунала создал для штаба 2-го батальона проблему, которая была вовсе не так забавна, какой казалась. Офицерам пришлось достать руководство по проведению военного трибунала и приняться спешно изучать его, пытаясь выяснить, каким образом можно выйти из столь затруднительной ситуации. Наконец, они сделали это, Стрейер своей властью снял взыскание и объявил дело закрытым – без рассмотрения военным трибуналом.
Собел не остановился на этом. На следующий день, 12 ноября, Эванс вручил Уинтерсу еще один отпечатанный приказ:
Предмет: отказ проинструктировать наряд по уборной
Кому: 1-му лейтенанту Р.Д. Уинтерсу
1. Вы обязаны дать ниже письменный ответ о причинах, по которым не проинструктировали рядового Дж. Мело о его обязанностях в наряде по уборной
2. Далее вы должны дать ответ, почему в 10.30 30 октября разрешили ему заступить на службу небритым.
"Я сдаюсь", решил Уинтерс. "Вперед, расстреляйте же меня!" Пребывая в таком настроении, он ответил согласием:
1. Причина отказа в надлежащем порядке проинструктировать рядового Дж. Мело о его обязанностях в наряде по уборной: Никаких оправданий.
2. Причина, по которой ему было позволено заступить на службу в 10.30, будучи небритым: Никаких оправданий.
На следующий день Стрейер решил на благо роты Е (в казармах которой, естественно, шло бурное обсуждение столь долго ожидаемого выяснения отношений между Собелом и Уинтерсом) убрать Уинтерса из "Изи". Стрейер назначил его начальником столовой батальона.
С точки зрения Уинтерса это было оскорбление: "Вы собираетесь поручить все дело парню, который не способен сделать что-либо должным образом".
Уход Уинтерса, оставление Собела на командной должности и приближение боевых действий вызвали волнение среди сержантов. Сержанты Рэнни и Харрис созвали собрание. За исключением Эванса и еще одного-двух человек в нем принял участие вес сержантский состав роты Е. Рэнни и Харрис предложили выдвинуть полковнику Синку ультиматум: либо Собел будет заменен, либо они отказываются от своих званий. Они подчеркнули, что должны будут действовать коллективно, без демонстрации инакомыслия и выдвижения конкретного лидера.
Это радикальное предложение вызвало множество споров, вопросов и беспокойства, но в итоге они пришли к выводу о том, что отправляться в бой под командованием Собела будет немыслимо. Единственным способом, которым они могли донести до Стрейера и Синка то, насколько сильны их чувства, был отказ от своих званий. Затем каждый из них написал рапорт об отказе от должности. Липтон написал следующее: "Настоящим я слагаю с себя свои шевроны. Я больше не желаю быть сержантом в роте Е". Той ночью Липтон был дежурным по расположению (сержант, ночующий в канцелярии, чтобы, находясь на месте, решать любые проблемы, могущие возникнуть в течение ночи, он же отвечал за утренний подъем и т.п.). Он собрал рапорта и поместил стопку в корзину для входящих документов Собела.
Сержанты продолжили размышлять о том, что они сделали, и решили спросить совета у Уинтерса. Его пригласили в канцелярию, где Рэнни рассказал ему, что они решили сделать.
"Нет", сказал Уинтерс. "Даже не думайте об этом. Это мятеж".
Сержанты запротестовали. В самый разгар обсуждения вошел Собел. Все замолкли. Собел не произнес ни слова, он просто подошел к своему столу и взял книгу. Когда он повернулся, чтобы выйти, Рэнни произнес обычным голосом: "Итак, лейтенант Уинтерс, что мы собираемся сделать для улучшения нашей программы физподготовки?" Собел не выказал ни намека на заинтересованность, и просто вышел. Уинтерс чувствовал, что Собел, похоже, знает, что происходит. "Черт, в этом не было никакого секрета". Рэнни звал на собрание Эванса, а тот наверняка сказал об этом Собелу.
Разумеется, к этому времени весь батальон обсуждал противостояние Собела, сперва с Уинтерсом, а теперь и со своими сержантами. Синк, наверное, был глухим, немым, и слепым, если не знал об этом. Он должен был быть благодарен, что Уинтерс отговорил сержантов от того, чтобы выдвигать ему ультиматум. Через несколько дней Синк прибыл в роту Е, собрал весь сержантский состав и, как вспоминал Липтон: "Устроил нам головомойку. Он заявил, что мы опозорили нашу роту, и что ему следовало бы отправить всех нас на несколько лет на гауптвахту. Поскольку мы готовились к боевым действиям, сказал он, все это можно расценивать как мятеж перед лицом противника, за который нас можно расстрелять".
К счастью для Синка 101-я дивизия только что сформировала в соседней деревне Чилтон Фолиэт школу парашютной подготовки для обучения прыжкам с парашютом медиков, священников, связистов, артиллерийских корректировщиков и всех остальных, кому предстояло прыгать в "День-Д". Кто сможет командовать учебным подразделением лучше, чем Собел?
Синк направил Собела в Чилтон Фолиэт и поставил 1-го лейтенанта Патрика Суини из роты "Эйбл" заместителем командира "Изи". Он назначил командиром "Изи" 1-го лейтенанта Томаса Михэна из роты "Бейкер" и вернул Уинтерса на должность командира 1-го взвода. Сержант Рэнни был разжалован в рядовые, а Харрис переведен в другое подразделение. Для роты "Изи" эра Собела закончилась.

[Dima]

Михэн был полной противоположностью Собела. Стройный, довольно высокий и гибкий, он обладал чувством здравого смысла и профессионализмом. Он был строг, но справедлив. У него был хороший командный голос. "Под началом Михэна", говорил Уинтерс, "мы стали нормальной ротой".
Интенсивность обучения нарастала. 13 декабря рота выполнила ночной прыжок и понесла первую потерю: рядового Рудольфа Дитриха из 1-го взвода, разбившегося из-за отказа парашюта. Взводы и отделения отправлялись на трехдневные задачи, в ходе которых разные люди из их состава замещали на командных должностях условно выбывших из строя лейтенантов и сержантов. "Вообразите меня командиром взвода", написал 12 декабря в своем дневнике Карсон. "Нет, этого не может быть". Но так было. Они учились находчивости, в том числе и тому, как жить на подножном корму. Сюда входила "рыбалка", заключавшаяся в швырянии гранат в ручьи, и улучшение диеты за счет обнаруженного в чьей-нибудь усадьбе оленя, который "случайно" натыкался на пулю в голову.
Рождество было выходным и каждому досталось столько индейки, сколько он мог съесть. Канун Нового Года был тихим. "Мы просто дожидались наступления Нового Года", писал Карсон. "Я гадал, что он принесет, задаваясь вопросом, многие ли из нас смогу увидеть 1945 год".
18 января в Чилтон Фолиэт с инспекцией прибыл генерал Бернард Лоу Монтгомери, командующий 21-й группой армий, в которую входила 101-я дивизия. Он осмотрел полк, а затем приказал личному составу покинуть строй и собраться вокруг его джипа. Взобравшись на капот, он сказал, насколько они были хороши. "После того, как я взглянул на 506-й", говорил он, "мне стало жаль немцев".
Дни начали постепенно прибывать, означая приближение подходящей для начала боевых действий погоды. Напряженность нарастала. Молодые люди неизбежно задумывались о смерти. Лишь у немногих эти мысли были членораздельными, но с Вебстером дело обстояло именно так. Он написал своей матери, наказывая ей: "Перестань волноваться обо мне. Я пошел в парашютисты, чтобы сражаться. И я намереваюсь сражаться. Если понадобится, я умру, сражаясь, но не беспокоюсь об этом, потому что никакая война не может быть выиграна без гибели молодых людей. Есть такие ценности, спасти которые можно лишь принеся жертву".
В феврале подготовка сконцентрировалась на действиях в составе более крупных подразделений, когда 101-я вкупе с большей частью сил вторжения, составлявшей более семи дивизий, начала отработку наступления на Нормандию. 23 марта 2 и 3 батальоны 506-го провели совместное десантирование, являвшееся к тому времени крупнейшим для полка. Оно было приурочено к посещению с инспекцией премьер-министром Уинстоном Черчиллем, верховным главнокомандующим сил союзников Дуайтом Д. Эйзенхауэром, командующим 1-й армией Омаром Брэдли, командующим 101-й дивизией генералом Максвеллом Тейлором (в феврале у генерала Ли случился сердечный приступ, и он был вынужден вернуться в Штаты) и большим количеством прочих важных шишек.
Десантирование прошло с огромным успехом. В небесах с ревом появились C-47, выстроившиеся идеальным клином, состоящим из клиньев меньшего размера. Черчилль и генералы наблюдали со специально построенной трибуны. Бойцы прыгали из самолетов группа за группой, больше тысячи человек и парашютов наполнили небо кажущимся бесконечным потоком. Едва коснувшись земли, солдаты освобождались от парашютов и опрометью мчались к точке сбора, собирая оружие на ходу, не замедляя движения. Посетители были поражены быстротой их действий: как было написано в памятном полковом альбоме, "ребята из Курахи" произвели огромное впечатление.
Затем полк был построен перед трибуной. Тейлор пригласил Черчилля и Эйзенхауэра осмотреть строй, что они и сделали, периодически останавливаясь, чтобы задать кому-нибудь вопрос-другой.
Эйзенхауэр остановился перед Маларки: "Солдат, откуда ты?" (В ходе таких проверок перед "Днем Д" Эйзенхауэр говорил с тысячами военнослужащих и неизменно его первым вопросом было: "Откуда ты?")
"Астория, Орегон", ответил Маларки. "Чем ты занимался перед войной?" Маларки ответил, что был студентом в университете Орегона. Айк поинтересовался, кто прошлой осенью победил в матче футбольных команд Орегонского университета и Университета штата Орегон, и собирается ли Маларки вернуться в колледж после войны. Потом он повернулся к Черчиллю, предполагая, что премьер-министр хотел бы задать вопрос.
"Ну, сынок, как тебе нравится Англия?" Маларки заверил его, что очень нравится, поскольку ему всегда доставляла наслаждение английская литература и история. Черчилль пообещал вернуть его в Штаты как можно скорее. "Это был совершенно незабываемый случай", рассказывал Маларки.
Еще более масштабные учения были проведены сразу же после "прыжка для Черчилля". Их целью было слаживание парашютных и планерных подразделений, а также сухопутных войск с военно-воздушными силами и силами флота. По всей юго-западной Англии шли учения с выброской массированных воздушных десантов и амфибийными операциями.
В ходе этих маневров Гварнери приказал рядовым Уоррену Маку и Маларки уложить минометную мину в цель, представляющую собой 6-футовый белый квадрат, находившийся на дюне примерно в шестистах ярдах перед ними. Первый выстрел Маларки дал перелет. Второй – недолет.
В этот момент появилось несколько штабных офицеров и следом генерал Тейлор. Один из офицеров приказал Гварнери продемонстрировать генералу, как его минометный расчет ведет огонь по цели.
Гварнери отдал Маларки и Маку команду сделать три выстрела. Они в быстром темпе забросили в ствол три мины. Бам! И первая из них попадает прямо в центр цели. Бам, Бам! Еще две поражают уже уничтоженную цель.
"Сержант, ваш расчет всегда настолько точен?" спросил Тейлор. "Да, сэр", ответил Гварнери, "мои ребята никогда не промахиваются". 101-я погрузилась на поезда, возвращаясь в свои казармы в Уилтшире и Беркшире.
Генерал Тейлор и его штаб были хорошо осведомлены, что есть еще множество недостатков, над которыми надо работать. Парни из Курахи хорошо научились тактике малых подразделений. Теперь задачей генералов было должным образом свести их в более крупное.

[Dima]

4. "БЕРЕГИСЬ, ГИТЛЕР! МЫ ИДЕМ!"

Слэптон Сэндс, Апоттери
1 апреля – 5 июня 1944

101-я и 82-я воздушно-десантные дивизии, а также 4-я пехотная дивизия были сведены в VII Корпус. VII и V Корпуса (1-я и 29-я пехотные дивизии) составляли 1-ю армию США, которой командовал генерал Омар Брэдли. Эйзенхауэр поставил перед Брэдли задачу по захвату береговых плацдармов по обеим сторонам от устья реки Дув, где французское побережье образует прямой угол. К востоку от него лежит побережье Кальвадоса, а к северу – основание полуострова Котантен. V Корпус должны был взять побережье Кальвадоса (кодовое название места высадки – "Омаха-бич"), в то время как задачей VII Корпуса было завладение основанием Котантена (кодовое название "Юта-бич"). Подразделения VII Корпуса на "Юте" образовывали правый фланг зоны высадки, протянувшейся от лежащего слева (на востоке) устья реки Орн в сторону Котантена примерно на 65-70 километров.
Эйзенхауэр должен был обеспечить вторжение с шириной фронта, позволяющей задействовать в первой волне число пехотных дивизий, достаточное, чтобы взять верх над противником, окопавшимся позади гитлеровского "Атлантического Вала". "Строя свой "Атлантический Вал", Гитлер сделал лишь одну большую ошибку", любили говорить парашютисты. "Он забыл построить над ним крышу". С одной стороны, Юта была самым легким из пяти мест высадки. На британских и канадских плацдармах ("Суорд", "Джуно" и "Голд", лежавших к востоку от "Омахи") было множество загородных домов, магазинчиков, отелей и казино, расположенных вдоль занятого немцами побережья и являющихся превосходной защитой для пулеметных гнезд. На "Омахе" возвышающийся над пляжем на 200-300 футов обрыв давал обороняющимся немцам, отрывшим систему траншей, по масштабам сравнимую с временами Первой мировой войны, возможность вести эффективный огонь по покидающим десантные суда войскам. А на "Юте" не было ни обрыва, ни зданий. Имелось лишь некоторое количество стационарных железобетонных оборонительных сооружений, в которых находились артиллерийские орудия и пулеметы. Самое крупное находилось в Ла Мадлен, прямо по центру плацдарма (укрепление получило свое наименование от находящейся неподалеку религиозной святыни, сохранившейся со времен викингов). Однако пологие склоны и небольшая высота дюн на "Юте" означала, что преодолеть их и лежащий перед ними пляж будет не так сложно, как на "Омахе".
Проблема на "Юте" заключалась в том, что находилось за ней. Позади дюн простиралась низина, используемая нормандскими фермерами для выпаса скота. Вглубь территории от пляжа шли четыре узких грунтовых дороги. Они располагались на насыпях, имеющих высоту около метра. Командующий немецкими войсками, фельдмаршал Эрвин Роммель, затопил окрестные поля, предполагая вынудить продвигающиеся вглубь живую силу и бронетехнику воспользоваться дорогами (или "дамбами", как их называли планировщики в штабе Эйзенхауэра). Роммель расположил большую часть своей артиллерии на замаскированных позициях, либо в находящихся позади района затопления укрепленных казематах и бункерах, откуда они могли вести обстрел дорог. Пехота Роммеля была готова занять оборонительные позиции на западном конце дорог, откуда могла предотвратить любое продвижение войск по ним.
Задача, которую Эйзенхауэр поставил перед 101-й, состояла в том, чтобы захватить выходы с этих дамб. Для этого предполагалось произвести десантирование в ночное время. Цели были следующими: внезапными действиями нарушить организацию немецких войск, посеять хаос, овладеть выходами с дамб и уничтожить позиции крупнокалиберной артиллерии, прежде чем немцы смогут отреагировать.
Это будет сложная, хитрая, и рискованная операция. Чтобы она имела какие-либо шансы на успех, необходимо было тренироваться. А чтобы тренировки были реалистичными, нужно было найти в Англии кусок береговой линии, похожий на "Юту".
Слэптон Сэндс в Девоншире, в юго-западной Англии был похож на "Юту". Длинный узкий пляж отделяло от остальной суши мелкое озеро с примыкающим к нему болотом. От берега к лежавшей в глубине возвышенности шло два моста. Именно поэтому тренировки, в ходе которых VII Корпус отрабатывал роль, которую должен будет сыграть в "День-Д", проходили в Слэптон Сэндс.
В конце апреля VII Корпус в полном составе участвовал в учениях под кодовым названием "Тигр". Рота Е на грузовиках выдвинулась в гостиницу, находящуюся в лежащем на побережье курортном городке Торки, где с комфортом провела ночь. На следующий день, 26 апреля, она вновь погрузилась в грузовики, чтобы ехать в окрестности Слэптон Сэндс, откуда предварительно были эвакуированы все гражданские. Расположившись в поле, рота проспала до полуночи, после чего грузовики вывезли личный состав на условную площадку приземления. После сбора рота сквозь укутывающий землю туман выдвинулась на возвышенность, лежащую в миле позади пляжа, и заняла оборонительные позиции, охраняя мост.
На рассвете писал Вебстер, "Мы увидели огромный флот десантных судов, медленно движущихся в сторону суши. Никогда до этого я не видел, чтобы в одном месте собиралось столько судов, флот вторжения был самым впечатляющим зрелищем на всем свете". Чего он не видел, так это случившейся предыдущим вечером катастрофы. В строй танкодесантных кораблей LST* и других крупных высадочных средств, перевозивших личный состав 4-й пехотной дивизии, проскользнули немецкие торпедные катера. Немцы потопили два LST и повредили несколько других. Утонуло более 900 человек. Командование союзников скрыло этот инцидент, опасаясь подорвать моральный дух войск, которым предстояло отправиться на LST во Францию (его продолжали скрывать на протяжении более чем сорока лет, очевидно, из чувства неловкости).
Вебстер, наблюдая, как солдаты 4-й пехотной приближаются со стороны пляжа и проходят через позиции роты Е, отметил, что они "потели, бранились и тяжело дышали". Он также сделал запись о том, что офицеры предупредили личный состав, что "нам нельзя писать о нашей поездке в Торки". Днем рота проделала 25-мильный марш, а затем расположилась на ночевку, разбив лагерь в лесу. Утром 28 апреля она выдвинулась на грузовиках обратно в Олдборн.
В те выходные Маларки, Чак Грант, Скип Мак и Джо Той получили увольнительную в Лондон вместе с лучшим другом Мака, Фрицем Нилэндом из Тонаванды, штат Нью-Йорк, служившем в 501-м полку. Там они встретили брата Нилэнда, Боба, который был командиром отделения в 82-й дивизии и воевал в Северной Африке и на Сицилии. Они провели вечер в пабе, слушая рассказы Боба Нилэнда о боях. Он сделал замечание, которое Маларки запомнил на всю жизнь: "Если захотите стать героями, немцы очень быстро сделают из вас таковых – но мертвых!" В поезде, идущем обратно в Олдборн, Маларки сказал Маку, что на его взгляд похоже, что Боб Нилэнд, потерял свой потенциал.
Вновь оказавшись в Олдборне, первую неделю мая рота Е провела, отрабатывая еще большее количество вводных, штурмуя артиллерийские позиции, мосты, дамбы и другие объекты. Один раз штурм последовал сразу после реального десантирования, в других случаях перелет имитировался, а "прыжок" происходил из грузовиков.
С 9 по 12 мая 101-я провела генеральную репетицию "Дня-Д" под кодовым названием "Операция Орел". В ней участвовала вся дивизия. "Изи" прибыла на тот самый аэродром, который будет использоваться в "День-Д": Апоттери. Личный состав и снаряжение грузились в те самые самолеты, с которых будет производиться реальное десантирование. Взлет, выброска и сбор производились по плану, максимально приближенному к реальному, включая должное количество времени, проведенное в полете**.

[Dima]

Из-за большого количества снаряжения, которым был обвешен каждый боец, вскарабкаться на борт C-47 было трудной задачей. Люди были перегружены, следуя старой как мир тенденции идущих в бой солдат пытаться подготовиться к любой мыслимой ситуации. Выданное каждому из них нижнее белье имело противохимическую пропитку. В результате оно стояло колом, воняло, вызывало зуд, препятствовало отводу тепла от тела и заставляло обливаться потом. Боевая куртка и брюки также были пропитаны. В кармане на отвороте куртки находился нож-стропорез, которым предполагалось воспользоваться, чтобы выбраться из подвесной системы при приземлении на дерево. В карманах их мешковатой формы находились ложка, бритва, носки, салфетки для чистки оружия, фонарь, карты, паек на трое суток, рацион выживания (четыре шоколадных батончика, пакетик леденцов, растворимый кофе, сахар и спички), боеприпасы, компас, две осколочных гранаты, противотанковая мина, дымовая граната, граната Гаммона (2 фунта пластифицированной взрывчатки, предназначенной для использования против танков) и сигареты, по две пачки на человека. Форму увенчивал ремень с плечевыми лямками, на который цеплялись пистолет .45 калибра (бывший штатным для офицеров и сержантов, рядовые должны были обзаводиться ими самостоятельно, и в большинстве своем так и делали), фляга с водой, лопата, аптечка и штык. Поверх этого надевалась подвесная система, основной парашют в ранце за спиной и запасной, крепящийся спереди. На левую ногу крепился противогаз, а на правую десантный нож. Поперек груди солдат набрасывал свой ранец со сменой белья, боеприпасами, и, у некоторых, тротиловыми шашками. Разобранная винтовка, пулемет или миномет располагались спереди, заткнутые по диагонали под ранец запасного парашюта, оставляя обе руки свободными, чтобы управляться со свободными концами. Поверх всего этого надевался спасательный жилет "Мэй Уэст"***. Наконец, все это увенчивал шлем.
Некоторые брали третий нож. Другие находили место для дополнительных боеприпасов. Гордон, взгромоздив на себя пулемет, решил, что теперь весит вдвое больше обычного. Едва ли не каждому требовалась помощь, чтобы попасть в C-47. Оказавшись на борту, люди были так стиснуты, что не могли пошевелиться.
Генерал Тейлор перерыл небо и землю, чтобы получить для "Операции Орел" достаточное количество C-47. Самолеты были постоянно задействованы для обеспечения логистики по всему европейскому ТВД, и командование перевозки войск было последним в списке. Был обман с оснащением. Их топливные баки не имели защиты от зенитного огня.
Постановка задачи и инструктаж для "Изи" состоялись 10-11 мая. Целью была прикрывающая пляж артиллерийская батарея. "Изи" вылетела на закате 11 мая. Самолеты прошли по состоящему из нескольких "колен" маршруту над Англией, проведя в воздухе порядка двух с половиной часов. Вскоре после полуночи рота произвела десантирование. Для "Изи" учения прошли гладко, но у других рот были проблемы. Штабная рота 2-го батальона оказалась в группе, наткнувшейся на немецкие самолеты, совершавшие налет на Лондон, и попавшей под зенитный огонь. Строй рассыпался и пилоты не смогли найти район десантирования. Восемь из девяти самолетов, в которых летела рота Н 502-го полка, произвели выброску над деревней Рэмсбери, в девяти милях от намеченной точки. Двадцать восемь самолетов вернулись на свои аэродромы с парашютистами на борту. Некоторые прыгали волей-неволей, из-под палки, что привело к многочисленным несчастным случаям. Почти 500 человек получили переломы, растяжения и другие травмы.
Единственное утешение, которое командиры десантников могли найти в этой неразберихе, состояло в том, что по традиции за плохой генеральной репетицией следует прекрасная премьера.
В последний день мая рота промаршировала к грузовикам, выстроившимся на Хунджерфорд-Роуд. Половина жителей Олдборна и почти все незамужние девушки были там, чтобы помахать им на прощание. Было много слез. Оставленные в расположении личные вещи давали некоторую надежду на то, что ребята вернутся.
Подготовка подошла к концу. Более или менее непрерывно, она длилась двадцать два месяца. Люди были столь крепки физически, насколько это возможно для созданий из плоти и крови. Даже "профессиональные боксеры" или футболисты не дотягивали до их физической формы. Они были дисциплинированы и готовы к немедленному и беспрекословному выполнению приказов. Они стали экспертами в применении своего оружия, имели хорошие навыки в использовании другого оружия своего подразделения, ознакомились с немецким оружием и могли им пользоваться. Они умели пользоваться радиосвязью, знали множество сигналов, подаваемых жестами, понимали различные дымовые сигналы. Они обладали тактическими навыками, был ли их задачей штурм батареи, блокпоста, системы траншей или холма с пулеметными позициями. Каждый человек знал обязанности командира отделения или взвода и был готов в случае необходимости принять их на себя. Они знали, как уничтожать мосты и выводить из строя артиллерийские орудия. Они могли мгновенно оборудовать оборонительную позицию. Они умели жить в поле, спать в окопах, двигаться весь день и всю ночь. Они знали и доверяли друг другу. В роте Е они завели лучших друзей, которых когда-либо имели и когда-либо будут иметь. Они были готовы умереть друг за друга и, что более важно, они были готовы убивать друг за друга.
Они были готовы. Но, разумеется, попадание в первый бой является завершающим испытанием, к которому никогда и никто не может быть готов полностью. Его ждут в течение долгих лет, готовятся заранее. Это – экзамен, вызывающий беспокойство, нетерпение, напряженность, страх неудачи, предчувствия. В этом есть что-то мистическое, подчеркиваемое тем фактом, что те, кто его выдержал, не могут выразить словами, на что это похоже и что они ощущали, за исключением того, что, чувства, которые испытываешь, когда стреляют в тебя, и ты стреляешь на поражение, исключительно сильны. Не важно, насколько трудна была подготовка, и насколько она была реалистична, никто и никогда не сможет быть полностью готовым к напряжению реальных событий.
Как бы то ни было, личный состав роты "Изи" покидал Олдборн, будучи полон уверенности в себе, но с трепетом в душе.

* Большой танкодесантный корабль LST (Landing Ship Tank) представлял собой десантное судно специальной постройки, позволяющее высаживать личный состав и технику на необорудованное побережье. Имел водоизмещение пустого 1625 т, в грузу 4080 т. Максимальную длину 100 м, ширину 15,2 м, осадку носом 1,2 м, кормой 3,0 м. В носовой части имелась аппарель для выгрузки техники (прим. перев.)
** Леонард Раппорт и Артур Нортвуд мл. "Свидание с судьбой: история 101-й воздушно-десантной дивизии" (форт Кэмпбелл, Кентукки, Ассоциация ветеранов 101-й воздушно-десантной дивизии, 1948), стр. 68-69.
*** Общепринятое прозвище первого надувного спасательного жилета, изобретенного в 1928 году Петером Маркусом и его последующих модернизаций 1930 и 1931 годов. Прозвище возникло потому, что фигура человека с надетым надутым жилетом фигура часто становилась похожей на таковую у актрисы Мэй Уэст, известную своим выдающимся бюстом. Во время Второй мировой войны жилет получил широкую популярность среди военнослужащих ВВС США и Великобритании, которые получали его как часть летного снаряжения. Члены экипажей, чьи жизни были спасены с помощью Мэй Уэст (или других индивидуальных плавсредств), имеют право на членство в клубе "Золотая рыбка" (прим. перев.)

[Dima]

Район сосредоточения "Изи" находился в юго-западной Англии, примерно в 10 милях от побережья и представлял собой голое поле возле взлетно-посадочной полосы в Апоттери. Рота разместилась в стандартных армейских палатках пирамидальной формы. "Наш уровень жизни существенно вырос", писал Вебстер. "Мы кормились в гостеприимной столовой, также расположенной в длинной палатке ("Хотите еще немного, ребята? Так не стесняйтесь – берите все, что хотите".), полной такой роскоши, как жареные цыплята, фруктовый салат и белый хлеб с большим количеством масла. Понимание, что нас в буквальном смысле кормят на убой, ничуть не мешало нам возвращаться за добавкой".
По району сосредоточения постоянно расхаживали военнослужащие, одетые в немецкую форму и с немецким оружием, чтобы личный состав мог ознакомиться с тем, как выглядит противник, и чем он вооружен.
2 июня была произведена постановка задач офицерам роты. Инструктаж вели бывшие офицеры роты Е, 1-й лейтенант Никсон (ставший офицером разведки 2-го батальона) и капитан Хестер (оперативный офицер батальона). Используя ящики с песком, где были смоделированы основные ориентиры, здания, дороги, дюны, и т.п., и карты, Никсон и Хестер разъяснили, что "Изи" будет выброшена рядом с Сент-Мари-дю-Мон, примерно в 10 километрах к югу от Сент-Мер-Эглиз. Их задачей будет уничтожение немецкого гарнизона в деревне и захват выхода с дамбы № 2 – дороги, проходящей чуть севернее деревни Пуппвиль. 3-му взводу была поставлена задача на подрыв линии связи, идущей вглубь территории от Ла Мадлен.
Подробность информации, предоставленной Никсоном и Хестером, а также другими офицерами разведки, ставящими задачи другим ротам, была просто потрясающей. Они раздали аэрофотоснимки зоны выброски, на которых были видны не только дороги, здания, и т.п., но даже отдельные окопы. Один из военнослужащих 506-го полка вспоминал, как его роте рассказывали, что у немецкого коменданта их объекта, Сент-Мари-дю-Мон, белая лошадь, он сожительствует с французской школьной учительницей, которая проживает в переулке, всего через два дома от позиции немецкого орудия, нацеленного на дамбу № 1. Каждый вечер, в 20.00 он выходит на прогулку со своей собакой.*
Каждый офицер должен был наизусть выучить задачу роты, до мельчайших подробностей знать как свою собственную задачу, так и задачи остальных взводов и быть в состоянии по памяти нарисовать схему всего района. Совершенно явственно вырисовывалось, что немцы полагались не столько на свои стационарные береговые укрепления, сколько на способность контратаковать. Мобильные резервные подразделения начнут наносить удары по силам 4-й пехотной дивизии там, где создастся угроза прорыва ее подразделений по дамбам. Поэтому во время постановки задач офицерам постоянно внушали, что, вне зависимости от того, где будет находиться их взвод, и сколько людей им удастся собрать, при обнаружении немецких подразделений, выдвигающихся к дамбам, они должны будут открыть по ним огонь из всего имеющегося оружия. Если в результате им удастся задержать немцев хотя бы на пять минут, этого может оказаться достаточно для обеспечения успеха высадки на Юте. Это очень эффективно подчеркивало важность каждой задачи. Уинтерс рассказывал: "У меня было такое чувство, что мы уже побывали там и сами выполнили все эти чертовы задачи. Это было наше детище".
3 июня Уинтерс и остальные командиры взводов ставили задачу личному составу, приводя своих людей в палатку, где находились макеты местности и карты, и там рассказывая им все, что они изучили ранее.
Сержанту Гварнери понадобилось сходить в уборную. Он прихватил куртку и побрел по расположению. Устроившись на месте, он запустил руку в карман и достал письмо. Оно было адресовано сержанту Мартину – Гварнери по ошибке взял куртку Мартина. Тем не менее, Гварнери прочитал письмо. Его автором была жена Мартина: они поженились в Джорджии, в 1942 году и миссис Мартин знала большинство членов роты. Она писала: "Не рассказывай Биллу (Гварнери): его брат был убит в Кассино, Италия".
"Вы не можете представить себе, какой гнев я испытал", рассказывал Гварнери впоследствии. "Я поклялся, что, когда доберусь до Нормандии, не оставлю в живых ни одного немца. Я был похож на маньяка. Отправив меня во Францию, они выпустили убийцу, дикаря".
4 июня "Изи" получила боеприпасы, каждому было выдана эквивалентная 10 долларам сумма во французских франках, только что напечатанных в Вашингтоне и комплект выживания, включающий в себя напечатанную на шелке карту Франции, крошечный медный компас и пилку по металлу. Также каждому выдали американский флаг, который нужно было нашить на правый рукав своей прыжковой куртки. Офицеры сняли со своей формы знаки различия и нарисовали на тыльной стороне касок вертикальные полосы, у сержантов полосы были горизонтальными. До всех был доведен запрос для словесного опознания – "Вспышка", пароль – "Гром" и отзыв – "Велкам". В качестве альтернативного способа опознания им также выдали маленькие металлические манки-"сверчки"**. При нажатии он издавал характерный двойной щелчок "клик-клак". На один щелчок полагалось отвечать двумя.
Тот день люди провели, чистя оружие, точа ножи, подгоняя парашюты, вновь и вновь проверяя снаряжение и куря сигарету за сигаретой. Многие из них выбрили головы или сделали стрижки в стиле "Могавк" (выбрив голову по бокам и оставив одно- двухдюймовую полоску коротких волос, идущую ото лба до затылка). В "Изи" стрижкой занимались рядовые Форрест Гат и Джозеф Либготт, беря по 15 центов с человека.
Подошедший полковник Синк поглядел на процесс стрижки, улыбнулся и сказал: "Забыл вам сказать, несколько недель назад нас официально уведомили, что немцы рассказывают французам, что во главе сил вторжения союзников буду американские парашютисты, поголовно состоящие из осужденных уголовников и психопатов, которых легко опознать – они бреют головы налысо или близко к этому".
Первый лейтенант Рэймонд Шмитц решил разрядить напряженность какой-нибудь физической активностью и предложил Уинтерсу сойтись в боксерском поединке. "Давай, Уинтерс, пошли туда, за палатки, побоксируем." "Нет, отвали". Шмитц продолжал преследовать его. Наконец тот ответил: "Ладно, давай бороться". "Черт возьми, хватит, ты доставал меня слишком долго, пошли".
Уинтерс занимался борьбой в колледже. Он мгновенно уложил Шмитца на лопатки, но приложил его слишком жестко. У Шмитца оказалось сломано два позвонка, он отправился в госпиталь и не так и не попал в Нормандию. Место командира 3-го взвода занял его заместитель, 2-й лейтенант Роберт Мэтьюс, а сержант Липтон занял второе место в цепочке командования. Весь остаток дня и вечер едва ли не до того самого момента, когда настало время надевать парашюты, за Уинтерсом таскался хвост бойцов, скалящих зубы и просящих сломать им руку или позвоночник.
Промеж людей ходил генерал Тейлор. Он говорил: "Дайте меня три дня и ночи упорного боя, а потом свободны". Это звучало неплохо. "Три дня и три ночи", думал про себя Уинтерс. "За это я могу взяться". Тейлор также сказал, что, хотел бы, чтобы как только C-47 пересекут береговую линию Франции, все встали, а если кто-либо из бойцов будет поражен зенитным огнем, он должен держаться по-мужски и оставаться на ногах. В этом приказе было больше здравого смысла, нежели пустой бравады: если самолет будет подбит, то у людей, находящиеся в готовности к прыжку с пристегнутыми карабинами будет какой-то шанс покинуть его. Взводу Маларки Тейлор сказал, что до рассвета они могут брать всех в ножи "и не брать никаких пленных".
Тем вечером, 4 июня, рота получила потрясающий ужин. Стейки, зеленый горошек, пюре, белый хлеб, мороженое и кофе – все это в неограниченных количествах. Это был первый раз, когда они ели мороженое с момента их прибытия в Англию девятью месяцами ранее. Сержант Мартин вспоминал, как им сказали: "Когда вы получите мороженое на ужин, знайте, это – тот самый вечер". Однако начался ужасный ветер, и едва личный состав приготовился выдвигаться к своим C-47, была дана команда "отставить". Эйзенхауэр отложил вторжение из-за неблагоприятной погоды.

[Dima]

"Изи" отправилась в большую палатку, где крутили кино. Гордон вспоминал, что это был "Мистер Счастливчик"*** с Гэри Грантом и Лэрэйн Дей. Сержанты Липтон и Элмер Мюррей (ротный сержант) решили не ходить в кино. Они провели вечер, рассуждая о проблемах, которые могут возникнуть по ходу боя, и том, как они будут их решать.
К середине дня 5 июня ветер стих, небо немного расчистилось. Кто-то нашел банки с черной и зеленой краской. Люди принялись разрисовывать лица в стиле сиу при Литл Бигхорн, нанося полосы краски на носы, щеки и лбы. Остальные брали древесный уголь и чернили им лица.
В 20.30 личный состав разобрался по корабельным группам, по восемнадцать человек в каждой, и выдвинулся к ангарам. "Не было ни песен, ни речевок", писал Вебстер. "Это было похоже на марш мертвецов". Уинтерс вспоминал, что они проходили мимо позиций британских зенитчиков, расположенных на аэродроме, "и это был первый раз, когда я видел на лицах "лайми" какие-то эмоции: у них у всех были слезы на глазах".
В ангарах каждому выпускающему было выдано по два конверта с приказами от Эйзенхауэра и напутствием от полковника Синка, которые они должны были раздать личному составу. "Сегодня вечером ночь всех ночей", писал Синк. "Да пребудет Господь с каждым из вас, доблестные солдаты", начинал Эйзенхауэр. "Солдаты, Матросы и Авиаторы Союзнических Экспедиционных войск! Вы собираетесь предпринять Великий Крестовый поход, к которому мы готовились все эти долгие месяцы. Взоры всего мира обращены на вас… Удачи! И да благословит Господь Всемогущий наше великое и благородное деяние".
В дополнение к увещеваниям выпускающие раздавали таблетки от укачивания. Неизвестно, кто придумал эти таблетки. Еще более непонятно – зачем их решили выдать, ибо укачивание редко когда являлось серьезной проблемой.
Было еще кое-что новое. От английских десантников пошла идея "ножного мешка". В эти сумки укладывались дополнительные боеприпасы, средства связи, пулеметные станки, медицинское снаряжение, взрывчатка и т.п. Они закреплялись на парашютистах с помощью расчековочного устройства и крепились к их подвесной системе с помощью уложенного в бухту 20-футового фала. Предполагалось, что после раскрытия купола боец должен был приподнять мешок, потянуть за расчековочное устройство, чтобы отцепить его от ноги, и отпустить свободно болтаться на фале. Мешок должен был приземлиться перед парашютистом. В теории боец должен был приземлиться чуть ли не прямо на него и не тратить время на поиски своего снаряжения. Это казалось разумным, но никто из американских десантников ранее не прыгал с "ножным мешком". Однако, эта идея понравилась янки и они затолкали в эти сумки все, что только можно – мины, боеприпасы, разобранные "Томпсоны", и т.п.
Люди закинули в ожидавшие их грузовики снаряжение, парашюты и "ножные мешки", вскарабкались сами и отправились к ожидавшим их самолетам.
"Оказавшись на месте", писал в своем дневнике Уинтерс, "мы принялись напяливать снаряжение. Это дело, в котором хороший выпускающий может оказать своим парням всю возможную помощь. Надеть снаряжение, подогнать так, чтобы все разместилось комфортно и безопасно, затем надеть поверх парашют – все это требует большой изобретательности, и исходя из полученных результатов можно сказать, что люди были вполне удовлетворены их работой".
Экипированные для боя, они рассаживались под крыльями своих самолетов и ждали. Нервозность нарастала. "Это тот прыжок, когда ваши проблемы начинаются после приземления", говорили они друг другу. Это был "прыжок за 10000 долларов" (жизни "джи-ай" были застрахованы на 10000 долларов). Чтобы облегчить напряжение, люди поднимались на ноги, доходили до края взлетной полосы, потом возвращались, усаживались, а пару минут спустя повторяли процесс. Джо Той вспоминал, что к их самолету подошел лейтенант Михэн и сказал парням: "Никаких пленных. Пленных не брать".
В 22.00 началась погрузка. Выпускающие подталкивали людей, каждый из которых нес по 100, а многие и по 150 фунтов, помогая подниматься по ступенькам. Один из бойцов 101-й высказался за всех 13400 человек из двух воздушно-десантных дивизий, когда, добравшись до двери своего C-47, обернулся на восток, и прокричал: "Гитлер, берегись! Мы идем"
В 23.10 C-47 начали с ревом отрываться от земли. Набрав высоту в 1000 футов, они начали кружить, формируя строй клина, состоящий из меньших клиньев, по три самолета в каждом. Когда они направились в сторону Франции, большинство людей обнаружило, что им сложно оставаться в бодрствующем состоянии. Это был побочный эффект тех таблеток. На протяжении той ночи, и весь следующий день практически все парашютисты испытывали приступы сонливости. Джо Той проспал почти весь полет: "Ни разу за всю жизнь я не был так спокоен", вспоминал он. "Боже, да я больше волновался на учебных прыжках".
В самолете Уинтерса рядовой Джо Хоган попытался было затянуть песню, но рев моторов вскоре заглушил его. В самолете Гордона, как и в большинстве других, люди были поглощены собственными мыслями или молитвами. Рядовой Уэйн Сиск из Западной Вирджинии поднял всем настроение, спросив: "Тут никто не хочет купить хорошие часы?" Это вызвало взрыв смеха и разрядило напряжение.
Уинтерс молился всю дорогу. Молился о том, чтобы пережить все это, молился, чтобы не потерпеть неудачи. "Думаю, это было на уме у каждого: как я поведу себя под огнем?"
Поскольку лейтенант Шмитц оказался в госпитале, сержант Липтон стал выпускающим в своем самолете. Пилот предоставил парашютистам выбор: они могли лететь со снятой дверью, что давало возможность дышать свежим воздухом и шанс покинуть борт, если самолет будет подбит, или дверь останется на месте, и тогда они смогут курить. Они решили снять ее, что дало Липтону возможность лежать на полу, частично высунув голову в дверной проем. Тем временем большинство людей спало или дремало вследствие таблеток от укачивания.
Когда C-47 пересекал Канал****, перед Липтоном открылся вид, какого никто никогда не видел прежде, и никогда не увидит вновь. Вид, который никогда не забудет никто из находившихся в воздухе в ту ночь: флот вторжения численностью в 6000 судов, направляющийся в сторону Нормандии.
Гордон Карсон был с лейтенантом Уэлшем. Когда самолет пересекал Канал, Уэлш сказал сидящим перед ним: "Посмотрите вниз". Они сделали это, "и повсюду, куда доставал взгляд, были кильватерные следы. Никто из нас никогда раньше не видел столько кораблей". Карсон описывал: "Было немного страшновато ощущать себя частью чего-то, бывшего настолько большим, чем ты сам".
В 01.00 6 июня самолеты прошли между островами Гернси и Джерси. В самолете, где летел Уинтерс, пилот передал ему: "Двадцать минут". Бортмеханик открыл дверь самолета. Уинтерс, сидевший первым, получил порыв свежего ветра и отличный вид на побережье. "Встать, пристегнуться", скомандовал он. Включился красный световой сигнал.
В 01.10 самолеты прошли над побережьем и вошли в гряду облаков. Это заставило строй рассыпаться. Ведущий клин продолжил идти прямо, в то время как шедшие по бокам разошлись в стороны. Тот, что был справа, отклонился в том направлении, а бывший слева – в противоположном. Это было естественной и неизбежной реакцией пилотов, боявшихся столкнуться в воздухе. Когда они вышли из полосы облаков, ширина которой составляла всего лишь милю или две, каждый пилот оказался предоставлен сам себе. Устройство, наводившее их на сигналы установленных передовыми наводчиками радиомаяков "Эврика"*****, были только у командиров звеньев. Когда строй рассыпался, никто не знал толком, когда и где включать зеленый свет. Они могли лишь предполагать. У потерявшихся, сбитых с толку и напуганных пилотов сразу же появилась еще одна причина для беспокойства. По ним открыли огонь зенитные орудия, направление на которые указывали синие, зеленые, и красные трассирующие снаряды. Это были легкие орудия калибра 20 и 40 мм. Когда они попадали в самолеты, раздавался такой звук, как будто встряхивали набитую булыжниками консервную банку. В самолете Гарри Уэлша какая-то зенитка пробила дырку прямо в том месте, где он сидел за минуту до этого.
Предполагалось, что перед тем, как включить зеленый свет, пилоты снизят скорость, однако, как выразился Гордон, "тут они оказались в самой пасти всего этого ада, у них не было совершенно никакого боевого опыта, так что они были в полнейшем ужасе. И насчет того, чтобы сбросить газ – они отчасти походили на человека, думающего ногами: они думали рукояткой газа. И они сказали себе: боже мой, здравый смысл подсказывает, что чем быстрее я выберусь отсюда, тем больше шансов, что я выживу, возможно, тем ребятам позади не повезло, но будь что будет, я сваливаю отсюда".
Так что во многих случаях они увеличивали скорость до 150 миль в час и включали зеленый свет, хотя и имели ни малейшего представления, где находятся, за исключением того, что они где-то над Нормандией.
Люди начали кричать: "Пошли, да пошли же". Они хотели убраться из этих самолетов, они никогда не могли бы и подумать, что будут так стремиться прыгнуть. Самолет Липтона подпрыгивал и раскачивался, люди орали: "Давайте валить отсюда!" Они шли всего лишь на 600 футах, трассы 40-миллиметровых снарядов подбирались все ближе и ближе. "В тот момент, когда трассера прошли возле самого хвоста самолета", вспоминал Липтон, "включился зеленый свет". Он выпрыгнул. Рядовой Джеймс Алли был вторым, а рядовой Пол Роджерс третьим. Алли сказали, что он должен бросить свой "ножной мешок" в дверь и последовать за ним в ночь. Он сделал, как ему говорили, и оказался лежащим на полу с головой и половиной торса, торчащими из самолета. Его мешок болтался в воздухе, пытаясь разорвать его пополам. Роджерс, который "был силен как бык", вышвырнул его из двери и прыгнул сразу за ним.

[Dima]

Лео Бойл был последним в своем потоке. Была "ужасная турбулентность", когда включился зеленый свет и люди начали выпрыгивать в ночь. Самолет встряхнуло. Бойла со всей силы приложило об пол. Самолет продолжал лететь с креном. Бойлу удалось достать до нижнего края двери, подтянуться и вывалиться из C-47.
Повсюду летали трассера. Лидирующий самолет звена №66, управляемый лейтенантом Гарольдом Кэппеллуто, был поражен сгарядами, пробившими его насквозь, выбив фонтаны искр. Мгновение или два самолет продолжал сохранять курс и скорость, а затем медленно перевернулся через правое крыло. Пилот Франк Де Флита, летевший сразу за ним, вспоминал, что "у Кэппеллуто включились посадочные огни, и казалось, что он собирался приземлиться, когда его самолет врезался в живую изгородь и взорвался". Это был самолет, на борту которого находились лейтенант Михэн, 1-й сержант Эванс и остальные члены штаба роты, включая сержанта Мюррея, который вел с Липтоном тот долгий разговор о том, как быть в разных боевых ситуациях. Ему так и не удалось испытать ни один из вариантов, которые они с Липтон пытались представить.
Ни один человек из роты "Изи" еще не вступил в бой, а она уже потеряла командира взвода Шмитца, командира роты Михэна и своего Первого сержанта.
Рядовой Род Строль был настолько перегружен, что даже не мог дотянуться до своего запасного парашюта. "Помнится, я подумал: ну, в общем, черт с ним: если он понадобится, а я не смогу его раскрыть, то все закончится очень быстро, а если не понадобится, так значит и не понадобится". Его самолет был подбит и начал падать. Когда его группа вышла, "пилот и второй пилот прыгнули следом за нами".
Джордж Лус был в самолете Уэлша. Он едва мог шевелиться, поскольку в дополнение к обычному снаряжению у него были радиостанция и запасные батареи. Он не мог взобраться в самолет, пока несколько парней из ВВС не втолкнули его туда. Оказавшись внутри, он повернулся к Уэлшу, чтобы сказать: "Лейтенант, вы поставили меня пятым в потоке, я ни за что не смогу добраться до двери". Тогда Уэлш приказал ему поменяться местами с рядовым Роем Коббом. Когда начался зенитный огонь ("настолько плотный, что по нему можно было идти", вспоминал Лус, Карсон говорил, что "мы хотели убраться оттуда, черт, там было настолько хреново, что даже невозможно себе представить"), Кобб закричал:
"Я ранен!"
"Можешь встать?" крикнул Уэлш.
"Нет, не могу".
"Отцепите его", приказал Уэлш. Майк Рэнни отцепил Кобба от троса. Рядовой Рэдер вспоминал: "Кобб был довольно зол. Так усердно готовиться в течение двух лет и оказаться не в состоянии участвовать в боевом прыжке – это было мучительно". В этот момент включился красный свет, а в следующую секунду фонарь был разбит зенитным огнем. "Мне было нечего сказать", вспоминал Уэлш, "поэтому я сказал "Пошел!" и прыгнул". Лус пинком отправил за дверь свой "ножной мешок", в котором было радио и другое снаряжение, и выпрыгнул в ночь.
То же самое совершили 13400 лучших юношей Америки, готовившихся к этому моменту в течение двух лет и бросившихся на штурм гитлеровской "Крепости Европа".

* Дональд Р. Берджетт, "Курахи!" (Бостон, Houghton Mifflin, 1967), стр. 67.
** После проведенной в 1943 году воздушно-десантной операции на Сицилии Максвелл Тейлор, впоследствии ставший командиром 101-й дивизии, осознал необходимость в каком-то простом средстве быстрого опознавания между парашютистами, находящимися на территории противника. Оказавшись рассеянными на значительной территории, они испытывали трудности с поиском своих товарищей без риска спутать их с противником, или по ошибке попасть под огонь своих же.
В качестве средства быстрого опознавания было решено использовать популярную в те времена детскую игрушку "сверчок", представлявшую собой согнутую из листовой латуни коробочку, к которой крепился стальной язычок. При нажатии на него раздавался довольно громкий щелчок. Заказ на изготовление нескольких тысяч таких "сверчков" получила британская фирма the Acme. Они выдавались только в 101-й воздушно-десантной дивизии (а если точнее, то только личному составу парашютных подразделений дивизии). Парашютисты были вольны поместить своего "сверчка" куда пожелают. Некоторые держали их в карманах курток или брюк, другие вешали на шею или шлем.
Кстати, то едва различимое "тик-так", которое можно услышать в фильме, не имеет никакого отношения к реальности. На самом деле эта хрень щелкает весьма и весьма громко. А в ночной тишине звук кажется просто оглушительным!.. (прим. перев.)
*** Мистер Счастливчик (Mr. Lucky). Фильм 1943 года, мелодраматическая комедия, где Джо Адамс (Гэри Грант) выдает себя за другого человека и планирует провернуть аферу по присвоению крупной суммы из благотворительного проекта. Но случайная встреча с Дороти (Лэрэйн Дей) полностью переворачивает его планы (прим. перев.)
**** Ла-Манш (прим. перев.)
***** Передовые наводчики (патфайндеры) были специально обученными добровольцами, которые десантировались за час до выброски основных сил. Их задачей была установка на площадках приземления радиомаяков, на которые должен был наводиться ведущий самолет группы. Наводчиками "Изи" были капрал Ричард Райт и рядовой Карл Фенстермейкер.