Gary A. Linderer "Eyes Behind The Lines".

[Dima]

http://gearguide.ru/phpbb/viewtopic.php?f=36&t=926



ГЛАЗА ЗА ЛИНИЕЙ ФРОНТА
Гэри А. Линдерер

Бэллентайн Букс. Нью-Йорк

THE EYES BEHIND THE LINES
ISBN 0-8041-0819-6
Library of Congress Catalog Library Card Number: 91-92201
Copyright © 1991 by Gary A. Linderer

Перевод, соответственно, мой: © Lis (G.S.)

Клоссон быстро дал поправку: "Левее пять-ноль, снижение пять-ноль. Огонь на поражение!" Офицер управления огнем запросил дополнительное подтверждение, предупредив Клоссона, что снаряды при этом почти накроют наши позиции. "Подтверждаю, ответил Клоссон, именно тут и находится противник". Мы уткнулись лицами в грязь, вжавшись в ложбинку, служившую нашей НОП. Мы знали, что при "снижении пять-ноль" следующий залп ляжет прямо перед нашими Клейморами. И если уж это их не остановит, они окажутся прямо внутри нашего периметра.
Спустя несколько секунд мы услышали оглушительный свист, с которым здоровенная стальная чушка проделывала дыру в небесах. Звук подлетающих снарядов напоминал шум приближающегося поезда... в то время как мы находились в депо. Стиснув зубы так, что едва не лопнули глаза, я ждал конца…

[Dima]

ПРОЛОГ

Когда C-130 хлопнулся на взлетно-посадочную полосу авиабазы Фубай, что рядом с имперским городом Хюе, меня позабавила ирония момента. Лишь семь месяцев назад другой C-130 доставил меня на ту же самую горячую, липкую полосу асфальта, расположенную на прибрежной равнине в северной части республики Вьетнам. В то время, я был зеленым двадцатиоднолетним юнцом, купившимся на идею о том, что я один из лучших в Америке, отозвавшийся на зов моей страны. Я был полон мочи и уксуса, и готов порвать Дядюшку Хо вместе со всей его азиатской ордой. В попытке попасть в офицерскую школу я пошел добровольцем в воздушно-десантные войска, школу специалистов и воздушно-десантную школу: два года колледжа и ROTC не произвели на армию впечатления, достаточного чтобы отобрать меня кандидатом в эту программу. Однако его оказалось достаточно, чтобы послать меня за полмира для участия в годичном семинаре по выживанию в боевых условиях.
Я оказался достаточно удачлив, чтобы попасть к знаменитым "Кричащим Орлам" из 101-й воздушно-десантной дивизии и выбрал "жизнь братства", пойдя добровольцем в роту F 58-го пехотного полка (глубинной разведки).
Армия проделала отличную работу, доверху накачав нас всех колоссальными дозами самоуверенности. В Штатах, в Форте Гордон и Форте Беннинг, кадровые вояки горячо убеждали меня и моих приятелей в том, что мы действительно "самые злобные негодяи в долине". В нас выработали стойкие чувства бессмертия и корпоративного духа, заставлявшие многих из нас каждый вечер молиться, чтобы война продлилась достаточно долго, и мы успели оказаться там.
Некоторые из наших инструкторов пугали нас историями о том, насколько круты были "Чарли" и предупреждали, что нас схарчат в мгновение ока, если застигнут врасплох. Они обещали, что если мы заснем на посту, то проснемся, улыбаясь вторым ртом – от уха до уха. Мы решили, что они, похоже, несут полную чушь. В конце концов, мы десантники, и самые злобные негодяи в долине. Десантники не лажаются, и уж точно не спят на посту. Когда мы доберемся до Нама, мистеру Чарли придется спасать свою задницу.
Первые семь месяцев, проведенные в стране, показали, где ложь. То, что нам говорили, не было ерундой, равно как мы не были самыми злобными негодяями в долине. В проклятой долине было полно плохих негодяев. По прибытии мы быстро обнаружили, что столь же зелены, как выданная нам жесткая, необношенная форма. Месяцы подготовки там, в Штатах, совершенно не соответствовали тому, с чем нам пришлось столкнуться в Наме.
Первые несколько недель оказались ускоренными круглосуточными курсами под названием "Как остаться в живых во враждебном окружении". Но на самом деле никакое обучение, сколь бы продолжительным оно ни было, не могло подготовить нас к испытаниям настоящего боя. Именно он был нашим главным испытанием. Но мы учились! Медленно, но верно, мы стали закаленными джунглями LRP.
Мы выработали умение действовать в неблагоприятных условиях и в ситуациях, способных уничтожить менее мужественных. Тех, кто не мог это выдержать, быстро и спокойно убирали из наших рядов и переводили в другие подразделения. В глубинной разведке не было места слабым, робким и малодушным. Со временем, наша "зелень" сошла, как выгорели на солнце наша форма и снаряжение. Густые, гористые джунгли и постоянные циклы солнце-жара, солнце-дождь, солнце-пот, солнце-пыль, из которых и состоял Вьетнам, выщелочили из нас парадный лоск.
Лазание по крутым склонам Аннамских гор* со стофунтовыми рюкзаками за плечами выработало у нас выносливость. Мы учились со скрытностью пантеры красться сквозь густую растительность, обрамляющую вражеские тропы. Мы узнали, как ждать врага возле тех троп, и нанести удар со скоростью и смертоносностью кобры. Мы заключили союз с джунглями. Вскоре они стали нашим другом, укрывая и маскируя, когда мы искали наших врагов. Мы победили страх темноты, и узнали, как использовать ее, чтобы укрыться от глаз ищущих нас NVA. Мы научились игре, которую вел наш противник. Через некоторое время мы стали мастерами.
В течение многих лет наши группы по шесть человек скрытно проникали в районы сосредоточения противника, чтобы вести разведку, находить и убивать их там, где они считали себя в безопасности. В результате быстрых и смертоносных засад множество патрулей NVA остались лежать кучами падали вдоль идущих по джунглям троп. Многие курьеры NVA и политические деятели VC погибли на пути между лежащими на равнинах деревнями и отдаленными горными убежищами. Тайники с боеприпасами взрывались вместе с ничего не подозревающими солдатами NVA, пытающимися пополнить свои запасы. Базовые лагеря и базы снабжения уничтожались в ходе внезапных артиллерийских ударов и точно спланированных налетов бомбардировщиков B-52. Отряды в пунктах сбора внезапно попадали под удары Кобр-ганшипов или налеты "шустрил" из ВВС.
В NVA знали, что все эти смерти и разрушения не были результатом обычных случайностей. Кто-то был там, наблюдая за ними! Враг относился к "людям с разрисованными лицами" со страхом и ненавистью, но, в то же время, и с определенным уважением. Мы приняли их стиль войны. Они всегда предпочитали выбирать время и место, навязывая бой противнику. Члены подразделений глубинной разведки отняли у них этот выбор. Им преподали тот же деморализующий урок, который они вынудили выучить наших солдат: во Вьетнаме смерть была повсюду. От нее не существовало убежищ!
За несколько недель до того, как я достиг "бугра", середины моего двенадцатимесячного срока пребывания во Вьетнаме, северовьетнамцам удалось отыграться. Это было мое четырнадцатое задание, патрулирование в долине Руонг-Руонг в составе "тяжелой" группы из двенадцати человек.
Двумя объединенными группами командовал сержант Эл Контрерос. На закате мы высадились в заросшую слоновой травой лощину на краю густых джунглей. Во время высадки Джон Соерс сломал обе лодыжки. Не желая подставить группу под угрозу, он преуменьшил степень своих травм.
В сумерках мы выдвинулись в джунгли и нашли широкую, хорошо натоптанную тропу, идущую вдоль основания хребта. Мы проследовали вдоль нее на восток, пока не услышали в нескольких сотнях метров впереди предупредительный выстрел. Устроив L-образную засаду на повороте тропы, мы залегли в ожидании рассвета.
Всю ночь патрули противника с фонарями разыскивали нас. Они проходили не более чем в десятке футов от наших позиций. Мы не открывали огонь, не желая вступать в бой, когда в окрестностях в полной готовности находится столько солдат NVA.
На рассвете мы обнаружили, что лодыжки Соерса распухли настолько, что он не мог двигаться без посторонней помощи. Командир группы принял решение эвакуировать его, использовав нашу изначальную посадочную площадку, и послал его вниз в лощину в сопровождении еще двух LRP. Когда подобравший его медэвак улетал, мы снова услышали выстрел, раздавшийся выше по тропе от места нашей засады. Должно быть, вертолет, забравший Соерса, заставил NVA думать, что нас всех эвакуировали. Второй выстрел был, по-видимому, сигналом "все чисто" для находящихся в районе солдат NVA.
Час спустя в нашу зону поражения вошло десять NVA, и мы взорвали Клейморы, убив девятерых из них. Их пойнтмену, несмотря на ранения, удалось убежать. Обыскав трупы, мы обнаружили, что среди мертвых были четыре медсестры и майор NVA с полевой сумкой, полной карт и документов. Мы вызвали подразделение быстрого реагирования для организации охраны территории. Через час нас проинформировали, что выслать его нет возможности. Кроме того, наши вертолеты были задействованы в обеспечении десантно-штурмовой операции одной из бригад, и в течение нескольких часов их невозможно будет задействовать для нашей эвакуации.
Наше положение становилось рискованным. Мы слишком долго находились в зоне поражения, ожидая помощи, которой не будет, нарушив тем самым одно из основных правил разведки – никогда не оставаться на месте засады, не получив подкреплений. Командир группы сказал, что нам нужно немедленно уходить и попытаться найти более удобную для обороны позицию выше по склону.
Джим Венэйбл, заместитель командира нашей группы, вышел на ближайшую поляну, чтобы обозначить нашу позицию командиру роты, кружащему в вертолете управления. Пока он пытался завизировать вертолет через центральное отверстие сигнального зеркала, северовьетнамские солдаты, укрывающиеся в окружающих джунглях, открыли огонь из автоматов, тяжело ранив его в руку, шею, и грудь. Двое LRP бросились вперед и оттащили раненого пойнтмена обратно к периметру, в то время как остальная часть группы прикрывала их огнем.
Тридцать или сорок NVA бросились на наши позиции со стороны посадочной площадки. Мы отбили атаку, убив нескольких из них. Следующие несколько часов были адом. Мы отбивали одну атаку за другой, корректируя огонь артиллерии и удары Кобр по окружившим нас NVA. У нас начали заканчиваться боеприпасы, когда командир группы приказал сжать периметр, чтобы дать средствам огневой поддержки возможность работать ближе к нам. Когда остальные члены группы начали перемещался, чтобы объединить свои позиции, в нашем тылу взорвалась большая, дистанционно управляемая мина направленного действия, послав сквозь наши порядки тысячи смертоносных осколков. Когда дым рассеялся, четверо LRP были мертвы, а остальные ранены. Только трое из нас все еще были в состоянии оборонять периметр.
В течение двух часов мы отчаянно сражались за выживание. Кобры метались над нашим периметром, решительно пресекая попытки NVA истребить выживших. Мы запросили медэваки и с помощью пенетраторов смогли отправить троих наиболее тяжело раненых.
Когда мы совсем было собирались расстаться с жизнями, спешно сформированное подразделение быстрого реагирования, состоявшее из LRP нашей собственной роты, высадилось с вертолетов в находящуюся в ста метрах от наших позиций воронку, и пробилось к нам сквозь окружающих NVA. Мы были спасены. Позже, в хирургическом центре в Фубай, я узнал, насколько тяжелы были наши потери. Погибли командир группы, сержант Эл Контрерос, сержант Майк Райфф, специалист четвертого класса Арт Херингаузен, и мой лучший друг, специалист четвертого класса Терри Клифтон. Специалист четвертого класса Франк Суза, специалист четвертого класса Райли Кокс, специалист четвертого класса Джим Бэкон, сержант Джим Венэйбл, и специалист четвертого класса Стив Чепарны были ранены настолько тяжело, что их отправили обратно в Штаты. Для них война закончилась. Только сержант Джон Соерс, специалист четвертого класса Билли Волкэбаут, и я сам смогли, излечившись от ран, вернуться к исполнению обязанностей.
Это была тяжелая потеря для роты F, потребуется несколько месяцев, чтобы оправиться от нее. На вершине того холма я потерял лучшего друга. Эта потеря в течение многих лет будет причинять мне горе и мучения. То, что он оказался там в тот день, было моей ошибкой.
Я стал свидетелем героизма еще одного человека, достойного награждения Медалью Почета. Три раза подряд Билли Волкэбаут, будучи раненым в руки, безоружным бросался в сторону позиций NVA, чтобы достать сброшенный пенетратор, обеспечивая эвакуацию наших раненых.
Там я осознал собственную уязвимость. В тот день смерть была на моей стороне. Я принял это, заключил мир с Создателем и обратился к Нему с мольбой об избавлении. У меня даже появилась мысль добить раненых, а потом покончить с собой, если станет ясно, что нас захватят. Я не мог позволить себе или моим товарищам попасть в плен. Был ли это героизм, корысть или игра в Бога? На эти вопросы у меня нет ответа.
Проведя четыре недели в Камрани, в 6-ом центре выздоравливающих, я убедил своего лечащего врача досрочно отправить меня обратно в подразделение. Я не мог маяться херней в безопасности, пока мои товарищи ходят на задания там, в 1-ом Корпусе. Жизнь REMF была не для меня! Я получил приказ отправиться для получения нового назначения на тыловую базу дивизии в Бьенхоа. Там меня запросто могли отправить в другое подразделение.
Проведя пару дней с приятелем из моего родного города на авиабазе в Камрани, я запрыгнул в C-130, летящий прямо в Фубай. Я не решился показаться в Бьенхоа, где рисковал быть отправленным в другое подразделение. Было здорово вернуться к своим. Я не собирался встречать первое Рождество, проведенное вдали от моей семьи и невесты, с незнакомцами.

* Аннамские горы – нагорье во Вьетнаме и Лаосе. Расположено вдоль восточной окраины полуострова Индокитай. Длина около 1300 км, ширина до 300 км, высота до 3280 м. Восточные склоны до высоты 1000 м покрыты влажнотропическими лесами, выше — хвойными. На западных склонах — листопадные тропические леса и саванны (прим. перев.)

[Dima]

16 декабря 1968

¾-тонный грузовик резко затормозил перед расположением LRP. Я осторожно выбрался из кузова и подошел с пассажирской стороны поблагодарить подбросивших меня двух инженеров из 326-го. Они помахали в ответ и покатили дальше, оставив меня стоять в облаке красной пыли. Я повернулся к охраняющему вход в ротное расположение большому фанерному знаку с изображениями ленты роты F 58-го пехотного (LRP) и шеврона 101-й дивизии с "Кричащим Орлом". Под эмблемами жирными буквами было написано: "Глаза за Линией Фронта". Девиз вызвал у меня прилив гордости. Забросив сумку на плечо, я направился в сторону дежурки.
Я чувствовал себя довольно глупо с тростью в руке, но раненая правая нога все еще вызвала некоторый дискомфорт, когда я пытался опереться на нее. Возвращаясь в свое подразделение, я не мог не задаться вопросом – как оно там? Помимо того, что на моем последнем выходе мы потеряли одиннадцать человек убитыми и ранеными, более двух дюжин "стариков" собиралось на дембель в течение следующих нескольких недель. Это было почти месяц назад, а за тридцать дней может многое случиться.
Подойдя к деревянным ступенькам, ведущим под крышу дежурки, я увидел Кена Миллера, топающего по дорожке от складской палатки. Заметив меня, он завопил: "Линдерер! Ты когда тут объявился?" Он подбежал и облапил меня, хлопая по спине. "Черт, Линдерер, как здорово, что ты вернулся, мужик!"
Я улыбнулся ему и ответил: "Чертовски здорово вернуться, Кен. Вся эта Камрань меня уже задрала".
Он подхватил мою сумку и поднялся на крыльцо вместе со мной.
"Чувак, ты не поверишь, сколько "вишенок" мы тут наполучали в последнее время. Черт, да почти все старики свалили. Теперь это совсем другое подразделение. Бля, как здорово, что ты вернулся". Он замешкался, казалось, лишь тут заметив мою палку. "Так, дружище, иди, доложись. А я отволоку твое дерьмо к себе в казарму – третью с конца. У нас есть несколько свободных коек. Поживешь с нами, пока не получишь назначение".
Я кивнул в знак согласия и поглядел, как он уходит. Я не мог сдержать улыбку. Не ожидал видеть его снова. Когда я был ранен, у него как раз заканчивался шестимесячный дополнительный срок. Похоже, он опять продлил его. Миллер был бесстрашным маленьким ублюдком, на которого всегда можно было положиться в трудной ситуации. Кому-то было нельзя доверять, на кого-то можно было надеяться. А на Миллера можно было ставить смело!
Зайдя в дежурку, я лицом к лицу столкнулся с "Первой рубашкой", который, увидев меня, расплылся в улыбке. "Ну-ну, блудный сын вернулся! Устал маяться херней в городе REMF?" Он засмеялся и указал мне садиться, пока он разбирается с моими бумагами. Через минуту, он оторвался от документов и сказал: "Проклятье, парень, что за херня? Тут сказано, что тебе следует прибыть для получения назначения в Бьенхоа. Какого хрена ты тут делаешь?" Я надеялся, что мое нарушение не будет замечено, но, похоже, от первого сержанта было сложно что-либо скрыть.
"Старшой, я могу все объяснить. Видишь ли, когда меня выписывали из центра выздоравливающих, я обратил внимание, что мне следует отправиться в Бьенхоа. Я поговорил с несколькими парнями из соседней палаты, которые уже были ранены и проходили через эту процедуру. Они рассказывали, что в половине случаев тебя направляют в другое подразделение. Я не собирался давать им шанс проделать это со мной, так что просто вскочил на борт, отправляющийся из Камрани прямо в Фубай. Черт, да погляди, сколько времени и денег я сэкономил армии, старшой!"
Когда эта идея пришла мне в голову, в ней, казалось, был смысл, но теперь я не был столь уверен в этом. Глаза первого сержанта вернулись к пачке бумаг в его руках. "Ладно, коль уж ты тут, я уверен, никакой хрен не отправит тебя обратно в Бьенхоа. Думаю, о бумагах мы позаботимся. Что это за дерьмо с медицинскими ограничениями? У них там в 6-м центре что, коек не хватает, что они выписывают бойцов досрочно?"
"Это я тоже могу объяснить, старшой. Видишь ли, я чуть не погиб в ходе бунта на шоу USO, когда корейцы дрались с "джи-ай". Если уж мне суждено погибнуть, то, черт возьми, не от того, что меня забьют до смерти моими собственными костылями. Кроме того, сержант, ну не проводить же мне Рождество среди толпы прямоногих REMF, как по твоему?"
Он снова улыбнулся: "Линдерер, тебе бы адвокатом быть, или долбанным продавцом подержанных авто". Он швырнул мое дело в проволочную корзину на своем столе. ''Иди, ищи себе койку. У нас сейчас достаточно свободных. Мы найдем, чем тебе заняться, пока не сможешь выйти в поле. Как бы то ни было, сынок, это здорово, что ты снова с нами".
Когда я повернулся, чтобы идти, вошли наш командир роты, капитан Экланд, и его заместитель, лейтенант Уильямс. Ротный схватил меня за руку и горячо пожал ее. "А я все думал, надолго ли ты спрятался от нас в Камрани? Рад, что ты вернулся. Иди, разберись с пожитками, а потом заходи ко мне. Ты еще помнишь, как играть в бридж?"
Я кивнул и ответил: "Довольно неплохо, сэр. Рад был вернуться". Отдав честь и повернувшись кругом, я свалил за дверь.
Миллер уже ждал меня. "Веди, долбоеб, показывай, как оно тут", шепнул я, когда мы двинулись вдоль ряда бараков.
Мы прошли мимо нескольких LRP, ни одного из которых я не знал. Миллер, увидев мое озадаченное выражение, заявил: "Вот видишь, я тебе говорил. Из тех, кто был тут, когда тебя ранили в том месяце, осталась лишь пара дюжин парней. Это совсем другое подразделение. Потребуется поработать, чтобы снова привести его в чувство. Ты представляешь, меня, специалиста четвертого класса, поставили на должность взводного сержанта! Я чуть ли не единственный, кто тут всех знает. Командир все никак не пробьет в дивизии наши повышения".
Я недоуменно покачал головой: "Соерс и Волкэбаут уже вернулись?"
"Нет", ответил он. "Соерс все еще в Кэмп Зама, в Японии, и, похоже, пробудет там до февраля, а Волкэбаут неделю назад отправился домой, в тридцатидневный отпуск перед продлением. Из остальных никто не вернется. Они слишком тяжело ранены. Точно не знаю, но по слухам у Венэйбла, Кокса и Сузы все очень хреново. Так что ты вернулся первым".
Он выделил мне койку в дальнем конце казармы и помогал раскладывать барахло, когда внутрь ввалились Джон Луни, Джей-Би Билеш, Джон Мезэрос, "Бум-Бум" Эванс, Ларри Чэмберс, "Мамаша" Ракер, "Клеймор" Оуэнс, и Рей Зощак, чтобы поздравить меня с возвращением. Боже, как здорово было снова видеть этих парней. В подразделении было не так уж много ветеранов, но те, что еще остались, были достаточно хороши, чтобы составить ядро нескольких новых групп.
После того, как я разместился, мы направились в "рейнджерскую ложу" (ротный солдатский клуб), пропустить по пиву-другому. После ужина я отправился повидать капитана Экланда. Недолго думая, он предложил мне исполнять обязанности ротного писаря. Прочитав мое дело, он узнал, что я умею обращаться с пишущей машинкой. Я вежливо отказался, ответив, что хотел бы как можно скорее вернуться в группу. Похоже, он обрадовался моему ответу, и сказал, что оставит меня помогать в канцелярии, пока не заживет нога, а потом поглядит, что можно будет сделать, чтобы вернуть меня в группу. По его мнению, в ближайшее время у нас будет немного заданий – количество опытных людей в роте позволит вывести в поле не более трех-четырех групп. Остаток декабря и часть января придется потратить на прием и обучение пополнения, способного заменить тех LRP, которых мы потеряли за прошедший месяц.
Мы поговорили о моем крайнем задании, обменявшись мнениями о случившемся. Я заметил, что он чувствовал себя в ответе за людей, которых мы потеряли. Свой первый срок во Вьетнаме наш ротный прослужил в 1965-66 годах в качестве командира взвода в 1-й Бригаде 101-й дивизии, не потеряв ни одного человека. Четверо LRP, погибшие на задании 20 ноября в Руонг-Руонг, были для него первыми потерями, и он тяжело переживал это. Я от всей души сочувствовал ему и попытался заверить, что никто не винит его в случившемся. Причиной нашего затруднительного положения в тот день стала совокупность множества факторов. Он сделал все, что можно было сделать. Нам просто выпали не те карты. То, что мы перебили более двух сотен северовьетнамцев, включая командира 5-го полка NVA, не облегчало его скорбь.
Я подумал, не рассказать ли ему о Терри Клифтоне, источнике моей собственной вины, но решил, что должен нести эту ношу сам. Когда мы закончили, я извинился и вернулся к себе в казарму. Это был долгий день, и я все еще ощущал эйфорию от возвращения в LRP.

[Dima]

17 декабря 1968

Свой первый полный день после возвращения в роту F я потратил на получения оружия и снаряжения взамен потерянных 20 ноября. Все пришлось собирать с нуля: полевое снаряжение, рюкзак, грузовую раму. Потом я отправился на склад боеприпасов, где взял пару бандольер с патронами для М-16 и четырнадцать пустых магазинов. Было приятно снова чувствовать себя вооруженным. Поверьте, совсем не здорово ковылять по Вьетнаму, имея для обороны лишь трость.
После завтрака я отправился в медпункт 2/17-го кавалерийского на осмотр. Медик сказал, что, похоже, рана в моем левом бедре хорошо дренировалась, но его беспокоит возможность формирования нарыва после того, как рана зарастет. Он решил удалить пластиковый дренаж и тампонировать рану, чтобы она могла зарасти на всю глубину. О, это-то я и хотел услышать. Я еще помнил резкую боль в правом бедре, когда медики обрабатывали ту рану.

18 декабря 1968

Некоторое время я провел в канцелярии, печатая ежедневный отчет. Тим Лонг, ротный писарь, оживился от того, что теперь ему было с кем развеять скуку. Я достаточно быстро понял, что времени, необходимому для избавления от остатков медицинских ограничений, можно найти гораздо лучшее применение. Там, в Камрани, доктор сказал мне, что полное выздоровление займет два-три месяца.
Зашедший ротный сказал, чтобы я не планировал ничего на вечер. Ему никак не удавалось собрать четверку для бриджа – Соерса, Сузы и меня не было уже месяц, а Шварц отправился в школу Рекондо в Нячанге. Билл Марси, один из тех свежеиспеченных сержантов, немного играл в бридж. С лейтенантом Уильямсом, ротным и мной получалась четверка. Я ответил, что буду счастлив принять участие в игре, если он сможет найти мне задачу, хоть немного более привлекательную, нежели забивание до смерти ремингтоновской пишущей машинки. Капитан пообещал посмотреть, что можно будет сделать. Мы с Марси четыре раза подряд продули офицерскому корпусу роты F, но опустошенная по ходу дела бутылка виски Dewar's несколько смягчила горечь поражения.

19 декабря 1968

Ротный вызвал меня в дежурку и сказал, что, если я это потяну, он дал бы мне полетать "беллименом"* на предстоящих предварительных облетах и высадках групп. Кроме того, я могу отправиться в этом качестве на его следующую охотничью вылазку в долину Ашау. Капитан Экланд иногда искал себе дополнительных впечатлений, отправляясь на "лоче" или, когда имелась такая возможность, на Хьюи-слике, поглядеть, кого можно шугануть в долине. Время от времени он натыкался на укрытые под деревьями стоянки грузовиков NVA или группы укрытий, и обстреливал их. Если поблизости оказывалась "розовая команда"** кавалеристов, то вскоре он получал пару Кобр, разносящих всю округу 40-мм гранатометами и ракетами. Это было отличное развлечение, вдобавок весьма эффективное. Такие полеты дали бы мне шанс вновь почувствовать себя полезным и, глядишь, набрать часы налета, необходимые для получения летной медали ВВС США.

20 декабря 1968

Капитан Экланд отобрал меня для представления на комиссию 2/17-го кавалерийского, выбирающую "солдата месяца". Я гадал, считать это проявлением уважения, или оскорблением. В августе нас организационно прикрепили к кавалеристам, и они ожидали, что мы будем выставлять на этот конкурс по человеку в месяц. Победитель должен будет представлять кавалеристов на дивизионном соревновании на титул "солдата месяца". В конце концов, я решил, что причиной, по которой мне выпала эта сомнительная честь, было то, что я оказался под рукой, и не годился ни на что другое.
Кавалеристы действительно не слишком жаловали LRP, и мы отвечали им взаимностью, особенно после "героических" действий их подразделения быстрого реагирования 20 ноября (когда они остались сидеть на площадке приземления, в то время как наши товарищи LRP бросились на наше спасение). Со времени начала этих соревнований не могу припомнить, чтобы LRP хоть раз победили даже на первом этапе. Разумеется, ни один из наших участников не ожидал победы, так что, по-видимому, не особенно и старался.
Первый сержант проел мне весь мозг уставами и приказами, чтением карт, правилами ведения радиосвязи, и знанием матчасти стрелкового оружия. Предполагалось, что я должен буду предстать в своем лучшем камуфляже, выглаженном и накрахмаленном, со всеми положенными знаками и нашивками, расположенными в установленных местах. Он сказал, что хотя и не считает, что от этой подготовки зависит моя судьба, но уж поскольку мне придется участвовать в шоу, он будет весьма признателен, если я попытаюсь выглядеть хоть немного лучше, чем это у нас обычно получалось. Обычный, средний LRP не был неумехой, бездельником, или аморальным типом. Нет, господа, ни в одном из нас не было ни капли крови тех парней из ВВС. Но мы не слишком хорошо ладили с остальными. У LRP было естественное стремление совершать неожиданное, пробовать нетрадиционное, быть нонконформистами. Это не значило, что нас ничего не интересует – черт возьми, заинтересованность, это то, что спасало нас в буше. Так что я пообещал первому сержанту, что приложу все усилия. Как бы то ни было, мне все равно было нечем заняться.
Ежедневные походы в медчасть становились чертовски обременительны. Медик ощупывал и осматривал раны, отмечая, как хорошо идут дела, советовал, какие укрепляющие упражнения делать, а потом менял тампон в ране, заставляя волосы на жопе вставать дыбом. Я понял, что заставить его действовать хоть немного нежнее можно лишь зажав его яйца в руке на время процедуры. Черт возьми, я не мог дождаться, когда же можно будет избавиться от медицинских ограничений и вернуться в группу.

[Dima]

22 декабря 1968

В 10.00 двадцать второго я предстал перед отборочной комиссией "солдата месяца". Передо мной было еще четверо парней: по одному от рот А, В и С и один из штаба. Все они выглядели весьма круто. Я задавался вопросом, а выбирался ли кто-нибудь из них хоть однажды за периметр? Мы ждали возле помещения для совещаний, расположенного в сборном здании штаба кавалеристов. Парни явно нервничали. Похоже, они планировали победить. Я же хотел лишь не опозорить роту. Должен признаться, что в своем накрахмаленном камуфляже я выглядел впечатляюще. Корейцы в прачечной превзошли себя, выполняя поставленную мной задачу. Мои свежеполученные джангл-бутсы ослепительно сияли. На куртке во всех положенных местах были нашиты свеженькие нашивки и знаки различия. Если они собираются выбирать по внешнему виду, победителем, без сомнения, должен стать я.
Когда настала моя очередь, я был поражен всесторонностью опроса. По какой-то причуде природы вышло, что все задаваемые вопросы оказывались именно теми, на которые я обращал особое внимание в ходе подготовки. Я смог ответить на все – и ответить правильно. На заключительном этапе требовалось подойти к столу, где лежали карта, компас, треугольник и карандаш, и, имея две точки и азимуты на них, определить точку стояния и расстояние от нее до одной из точек. Э-э, да фигня! За пару минут я взял обратные азимуты и провел линии до точки пересечения, после чего поразил пятерых членов отборочной комиссии, оценив расстояние от полученной точки стояния до нужной точки в 1350 метров. Оказалось, что это абсолютно точный результат. По виду, с которым они переглянулись, я понял, что произвел впечатление.
Вернувшись в роту, я сказал первому сержанту, что, похоже, выступил вполне прилично, но соперничество было крайне острым.
Мне снова начала приходить почта. Было очень много писем и посылок, отправленных совершенно незнакомыми людьми, пока я был в госпитале. Ну, вы понимаете – друзья друзей, дальние родственники, просто местные жители, прочитавшие обо мне в газете. Все эти знаки внимания вызывали чувство уважения. К этому времени я получил пачку писем от восьмидесяти шести разных людей. Я подумал – коль уж все эти люди взялись написать мне, я тоже должен найти время и ответить на каждое письмо.
Написать такому количеству людей будет непростой задачей, но мне было приятно знать, что кто-то все же беспокоится за нас. Мы тут всего лишь пытались выполнить свой долг – как мы его понимали. Возможно, кто-то все-таки надеялся на нас. Подобно нашим предшественникам, мы ответили на зов своей страны, и не нам заниматься объяснением причин. Если наступит день, когда американский солдат оставит себе право выбирать, будет он сражаться или нет, это станет днем, в который наша великая нация превратится в третьесортную.
Наша служба во Вьетнаме не означала, что каждый из нас поддерживал американскую внешнюю политику, или одобрял способы, которыми ведется война. Она была лишь знаком любви к свободе и патриотизма, ощущаемых нами, военнослужащими Соединенных Штатов. Судить наши действия и давать оценку нашему участию будет история. Назвавших нас "детоубийцами", порочивших и клеймивших нас, она покажет трусами и предателями, которыми они и были.

24 декабря 1968

Придя утром двадцать четвертого на почту, я получил еще сорок два письма и двенадцать посылок. Девять писем были от незнакомцев. Чтобы написать такое количество ответов, придется стрельнуть бумагу у товарищей. И за все это время хоть бы одно письмо, осуждающее войну или мое участие в ней. Откуда брались все эти протестующие, о которых мы постоянно слышали? Уж, черт возьми, точно не из моего родного города.
Все эти письма и посылки, а также то, что я смог вернуться к моим товарищам, должны были сделать грядущее Рождество одним из самых счастливых и незабываемых в моей жизни. Лишь отсутствие Барбары, моей невесты, делало радость неполной.
В казарму зашел Тим Лонг и сообщил, что старшой только что получил из штаба кавалеристов известие, гласящее, что "солдатом месяца" от них был выбран представитель роты F. Старшой передавал мне поздравления и сообщал, что у меня есть пять дней на подготовку к дивизионной отборочной комиссии. Ну что за геморрой на мою задницу!

* "Беллимен" (bellyman) находится в десантном отсеке вертолета. Его задачами являются обеспечение взаимодействия между экипажем вертолета и находящейся на борту группой LRP, помощь им в высадке и посадке на борт, закрепление и использование веревочных лестниц и седел Макгвайра, забота об оружии и снаряжении раненых, оказание им первой помощи при перелете на базу, помощь экипажу в обороне в случае падения вертолета и т.п. Эта внештатная должность обычно существовала во всех подразделениях LRP и исполнялась оперативными и взводными сержантами, NCO, имеющими медицинскую подготовку, или другими командирами среднего звена (прим.перев.)
** "Розовая команда" (Pink Team) – подразделение воздушной кавалерии, состоящее из легкого вертолета-разведчика ("лоча") и нескольких Кобр в качестве ударной силы. Позывной команды получался из смешения позывных "лоча" ("белый" – white) и Кобр ("красный" – red) (прим. перев.)

[Dima]

25 декабря 1968

Наступил день Рождества, такой же счастливый и радостный, как предыдущий, и, вероятно, следующий будет не хуже. Ожидаемый снегопад промазал примерно на 1600 миль. Радио Вооруженных сил радостно сообщило, что, согласно докладам, Санта Клаус был сбит зенитной ракетой в момент пересечения DMZ, и в последний раз его видели падающим в дыму и пламени к северу от Донгхо. Поисково-спасательная служба ВВС не смогла обнаружить место крушения.
На самом деле он не очень-то отличался от любого другого дня. Разве что почта была исключительно урожайна, доставив прибывшие в последний момент письма и посылки, да несколько казарм украсились присланными из дома искусственными рождественскими елками. Судя по их состоянию, они прибыли с караваном верблюдов, шедшим через Тибет. Армейское радио весь день играло рождественские гимны и праздничную музыку, но все это было совсем не похоже на Рождество.
Ходили слухи, что будет действовать всеобщее праздничное перемирие, но на самом деле никто особенно не ожидал, что NVA или VC будут соблюдать его. У всех в памяти был все еще слишком свеж Тет 68-го года. На утреннем построении первая рубаха сказал, что в столовой повара приготовили специальное праздничное меню и предложил всем пойти и поучаствовать в банкете. Общеизвестно, что LRP никогда не упустят шанс как следует поесть.
Когда мы прибыли, столовая была набита битком. Фантастические запахи, разносящиеся по помещению, обещали, что получасовое ожидание в длинной очереди стоит того. Когда мы, наконец, добрались до раздачи, то были поражены, обнаружив, что повара и их помощники улыбаются и изо всех сил пытаются выглядеть дружелюбно. Мы перемещались вдоль линии, а они громоздили на наши подносы горы картофельного пюре, бататов, клюквенного соуса, зеленых бобов и подливки. В тот самый момент, когда мы решили, что утащить больше еды уже не сможем, три последних раздатчика накинули поверх всего толстые пласты грудки индейки, а потом попытались накрыть всю эту кучу исходящими паром кусками розовой ветчины. Для равновесия они добавили несколько больших, свежеиспеченных бисквитов.
Пошатываясь, мы двинулись от раздачи к ближайшим столам, где оставались свободные места, миновав сияющего столовского сержанта-пуэрториканца. Клянусь, когда мы подошли, в наш адрес не прозвучало ни одного оскорбления или ругательства. Вместо этого он поразил нас, произнеся: ''М'жики, прыятн'го аапытыта. Пдходьте еще и б'рыте ффсе, что см'жыте съесть. Вы жы ны хочете, шоб у тех динкав на сывалке тож был б'нкет, н'так ли?"
Ну, спокойной, бля, ночи, сержант! Мы и представить себе не могли, что тебе все это не до лампочки! Еда была изумительна. Мы наелись так, что не могли пошевелиться. Если бы в этот самый момент NVA решили устроить ракетный обстрел, мы бы точно не успели доползти до бункеров. По пути обратно в расположение Чэмберс рассуждал: "Слушайте, если эти ублюдки могут приготовить такую еду, как в это Рождество, какого черта они делают там, на кухне, остальные 364 дня в году?"
Около 14.00 на вертолетке приземлился один из наших сликов. Несколько LRP, участвовавших в вылете, выпрыгнули и замахали нам, призывая спуститься. Мы как раз толпились вокруг рейнджерской ложи, пропуская по пиву в попытке стимулировать пищеварение, и отправились вниз, поглядеть, чего они хотят.
Когда мы подошли, двое LRP сунулись внутрь и вытянули на асфальт тушу здоровенного тигра. Они рассказали, что были на пути назад, когда пилот заметил "кошку" на пустоши к югу от базы огневой поддержки Бирмингем. Резко развернувшись, он оказался сбоку от бегущего тигра, который пытался вертеться и уворачиваться, но не смог избежать меткой стрельбы двух LRP и одного из бортстрелков. Они приземлились и подобрали свою добычу. Это был прекрасный экземпляр, но, похоже, еще не совсем взрослый.
Мы помогли пилоту освежевать тушу. Тот сказал, что попробует найти в Сайгоне таксидермиста, который сможет выделать шкуру, чтобы ее можно было отослать домой.
Ближе к вечеру, после изрядного количества пива, Джон Луни, Ларри Чэмберс, Джон Мезэрос, и я решили устроить для роты небольшое развлечение – что-то вроде шоу Боба Хоупа. В духе сезона мы решили нарядиться рождественскими персонажами и пройти по расположению, распевая рождественские гимны. Луни вернулся из своей казармы, вырядившись римским центурионом. На нем были кожаные сандалии, туника, сварганенная из черной футболки с оторванными рукавами и черного полотенца, перекинутое через плечо аварийное одеяло и висящее на поясе мачете. Для завершения образа, он сделал римский шлем из стандартного армейского "стального горшка", присобачив к нему в качестве гребня половую щетку. Приз за достоверность ему точно не светил, но оригинальность стоило оценить по высшему разряду.
Чэмберс был сногсшибателен в роли Святой Девы. На то, как он реализовал свое представление об иудейских покрывалах и платьях, что носили еврейские женщины во времена Нового Завета стоило поглядеть. Хотя две тысячи лет назад камуфляж был, наверное, не в моде, по общему впечатлению это точно была Мария – в виде коммандос.
Мезэрос оказался в рукодельных бурнусе и рубахе Назаретского пастуха – опять же, камуфлированных. Однако костюм и посох в его руке придавали нашей рождественской труппе дополнительную убедительность.
Явно не будучи столь изобретательным, как мои сотоварищи, я вернулся без костюма. Перерыв за двадцать минут все сундучки в нашей лачуге, я так нихрена и не нашел. Все ограничивалось тем, что можно сделать из аварийного одеяла. Немного посовещавшись, мы решили: все, что нам нужно для завершения программы – младенец Иисус. В один голос мы воскликнули: "Миллер!" Вскоре мы вчетвером нашли его в казарме, загнали в угол, и огласили наше предложение. Он был просто разъярен! Похоже, дух праздника бьет коротышкам в голову. А мы-то думали, что он воспримет это как почет! В качестве возможной альтернативы был упомянут Пенчански, но он не годился, потому что был евреем. Кроме того, он был больше похож на Худи-Дуди* в бифокальных очках, чем на Иисуса-младенца.
Времени не оставалось, так что Мезэрос взял слово и назначил на эту роль меня. В моей жизни многое было, но какой из меня, нахрен, Иисус-младенец при шести футах одном дюйме роста, и 195 фунтах веса? Вдохновившись, я решил изобразить пасхального Иисуса. Мы понадеялись, что никто из LRP не заметит разницы. Я поскакал в казарму, где разделся и напялил пляжные тапочки. Натянув плавки, я обернул вокруг талии черное полотенце. С помощью доброй порции гуталина Киви получилась довольно реалистичная борода, а накинутый на голову кусок тонкой ткани, оторванный от черной пижамы "хорошего VC"**, изобразил прическу. Я конфисковал чей-то рождественский венок, чтобы использовать его в качестве тернового венца. Кто-то сварганил мне крест из пары планок 1х4 дюйма, и мы были готовы действовать.
Вскоре бродячий цирк роты F начал двигаться от казармы к казарме, распевая один рождественский гимн за другим. Немедленно возникла проблема, когда обнаружилось, что ни один из нас не знает всех слов ни в одном из гимнов. Мы начинали орать первые один-два куплета, потом один или двое из нас постепенно умолкали, или начинали вставлять любую бессмыслицу, лишь бы она рифмовалась. Острый слух мог четко различить чуждые слова в нашем исполнении "Кам Олл Йе Вейстфул" и "Джангл Боллз"***.
Народ в казармах проявлял разную степень участия, однако у большинства парней хватило сострадания присоединиться к нам и помочь исправить ошибки. Когда мы добрались до последней лачуги, то набрали немало последователей (Иисус будет нами гордиться!).
Потом мы откочевали к клубу. От пения пересохло в глотке, так что наш добрый пастырь, Мезэрос, предложил сделать остановку на "постоялом дворе", чтобы освежиться, прежде чем двинуться дальше. Всем окружающим, а общее число последователей было уж около сорока, эти слова пришлись по сердцу, и они начали кучковаться в предвкушении возлияний. Празднество, в ходе которого было много песен и веселья, продлилось до поздней ночи. Появилось множество зрителей, которых мы обращали в веру. Позже, когда запасы пива начали подходить к концу, кто-то предложил мне повторить чудо, сотворенное на свадебном пиру в Кане Галилейской****, и превратить немного воды в вино. Я отказался на том основании, что данное конкретное чудо случилось в жизни Христа намного позже, и вообще сейчас мне просто не до того.
Вечеринка закончилась около 23.00, когда Кен Миллер, которого, по-видимому, совершенно не впечатлила религиозная подоплека происходящего, попытался приударить за нашей Святой Девой и в результате получил по морде. (Полагаю, на самом деле Чэмберс высоко оценил его подход!)

* Худи-Дуди – детская телевизионная программа, шедшая по каналу NBC с 1947 по 1960 годы, послужившая образцом для множества прочих детских шоу. Собственно Худи-Дуди был куклой-марионеткой, изображавшей ребенка со щекастым, веснушчатым лицом. Изначально ее озвучивал Боб Смит (прим. перев.)
** Мертвого (прим. перев.)
*** Игра слов, основанная на созвучии названиям рождественских гимнов "Придите, верные" (Came All Ye Faithful) и "Звенящие колокольчики" (Jingle Bells), превратившихся соответственно в "Придите, расточительные" и "Яйца джунглей" (прим. перев.)
**** Первое чудо, сотворенное Иисусом Христом – превращение воды в вино (прим. перев.)

[Dima]

26 декабря 1968

Никогда не мажьте лицо гуталином! Всю следующую неделю я был похож на тетушку Джемиму*.
На утреннем построении Первый сержант объявил, что с двадцать седьмого мы начнем занятия по втягиванию прибывшего пополнения. Инструктаж будут вести взводные сержанты и наиболее опытные LRP. Задача состояла в том, чтобы к середине января мы могли выставить двенадцать боеготовых групп. Было очевидно, что при достижении этой цели ни в одной из групп окажется не более двух человек с опытом. Меня расстраивала сама мысль о том, что такое возможно. Большинство из парней, с которыми я прибыл в страну, еще не чувствовало себя столь же опытными, какими были Старые Грязные Пижоны. А их уже давно не было с нами. Теперь мы были призваны стать основной новых групп и обеспечить лидерство. Это будет непросто!
После построения Старшой сказал, что хочет, чтобы я провел занятия по чтению карт и помог Зощаку в проведении тренировок по отработке навыков немедленных действий и техники патрулирования. Кроме нас двоих, еще десять старших членов групп будут вести занятия по другим аспектам глубинной разведки. Похоже, у нас будет не очень много выходов, пока "вишенки" не врубятся в ситуацию.
Как и раньше, частью обучения будет состоять из многочисленных выходов на засады за пределами периметра. Они очень редко приводили к успеху, но при этом служили отличной лабораторией для закрепления и усовершенствования навыков, изученных в классе.
Прошел слух, что меня, вроде бы, наградят Бронзовой Звездой за отвагу, проявленную 4 ноября на задаче в Нуйки. Это было для меня полнейшим сюрпризом. Зощак был награжден Серебряной Звездой, а пилоты вертолетов получили Летные Кресты. По-хорошему, за ту задачу стоило наградить всех, включая командира роты. Мне сказали, что медаль будет вручена на следующей церемонии награждения. Я был очень рад. Бронзовая Звезда будет здорово смотреться рядом с Серебряной Звездой и Пурпурным Сердцем. Я знал, что мои семья и невеста будут гордиться, когда я появлюсь из самолета с ними на груди.

27 декабря 1968

Это был день рождения Барб. Боже, как же жаль, что я не могу разделить его с нею! Ей исполнился двадцать один, и она стала настоящей леди. Я был восхищен тем, как она держится, пока я нахожусь тут, во Вьетнаме. Я знал, что ей приходится гораздо тяжелее, чем мне. Я всегда был в курсе происходящего со мной, в то время как она была вынуждена полагаться на информацию, которой к моменту получения исполнялась неделя.
Она писала и говорила мне, что понимала, что может получить письмо, рассказывающее, что я жив и здоров, тогда как в ту самую минуту я могу лежать в джунглях, убитый или раненый. Я молил о том, чтобы ее голова была занята работой медсестры и планированием нашей свадьбы в июне. Я писал ей всякий раз, как выдавалась возможность, рассказывая обо всем, что происходило в моей жизни, потому что знал, насколько важны были эти письма. Определенно, я был удачливым парнем, имея такую замечательную леди.
Это знание придавало моему присутствию в Наме цель и значение – больше, чем что бы то ни было иное. Это было главным, что побуждало меня преодолевать страхи и тяготы, через которые мы проходили во время нашей службы здесь. Привязанность к семье и патриотизм подпитывали мой инстинкт самосохранения, но именно Барб помогала мне продолжать держаться, когда казалось, что у меня ничего не осталось. Мне было по-настоящему жаль тех парней, которых никто не ждал там, дома. Еще хреновее было, когда я видел несчастных ублюдков, получающих письма "дорогой Джон". Я видел, как это разрушало их отношение к делу и влияло на действия в поле.
Во Вьетнаме ослабление внимания было смертельно опасно, и не существует ничего более отвлекающего, чем "дорогой Джон". Если бы только молодые особы там, дома, могли представить себе эффект от таких писем, думаю, очень многие из них не были бы написаны. От вида друзей, чье сердце было разорвано и брошено в грязь, сводило кишки и мутился разум. И в этом случае ты ничего не мог для них сделать. Вне всякого сомнения, письма "дорогой Джон" послужили причиной смерти изрядного количества американских солдат.
Я все пытался справиться со всей этой почтой из Штатов. Я писал примерно по восемь-десять писем в день, но особых успехов не достиг. Хорошо хоть, что благодаря медицинским ограничениям у меня вообще появилось время писать ответы.

[Dima]

29 декабря 1968

Около 09.30 мы с Чэмберсом отправились "за проволоку", чтобы задержать вьетнамца, которого заметили роющимся за одной из могил метрах в семидесяти пяти от нашего периметра. Добравшись туда, мы обнаружили у него американскую дымовую гранату и сигнальную мину-фальшфейер. Он выглядел весьма нервным и явно испугался, когда в нескольких футах приземлился вертолет кавалеристов. Когда вертушка, взяв его на борт, взлетела, его глаза закатились. Его собирались доставить в штаб дивизии для допроса. Если он в итоге попадет к "арвинам"**, у него будут большие неприятности. Не хотел бы я оказаться в его шкуре.
Санитар в медпункте был доволен тем, как я восстанавливаюсь. Дренаж удалили, и рана затянулась. Он порекомендовал попробовать бегать трусцой и выполнять упражнения на растяжку, чтобы восстановить функции мышц.
После обеда я принял участие в проходившей на вертолетке игре в бесконтактный футбол***. Я знал, что, похоже, слегка перебираю, но забава выглядела настолько классной, что не присоединиться было невозможно. "Большой Джон" Берфорд тут же пару раз посадил меня на задницу, заставив забеспокоиться. Впрочем, я чувствовал себя весьма неплохо, однако заплатил сполна ночью, когда у меня свело судорогой правое подколенное сухожилие.
Ближе к вечеру я предстал перед дивизионной отборочной комиссией. Соревнование было намного жестче, чем при прохождении комиссии у кавалеристов. Я готовился не столь упорно, как в тот раз, и хотя и чувствовал, что сделал все вполне прилично, но победы не ждал. В конце концов, те парни были профессиональными лайферами-REMF.
Там был командир 101-й, генерал Зэйс. Он вспомнил, что видел меня тогда, в ноябре, в госпитале Фубай. Должен заметить, что этот человек производил на меня сильное впечатление.
И, наконец, наступил Новый Год. Год, в который я вернусь домой. Год, в который я женюсь на Барбаре. Несомненно, это будет самый важный год в моей жизни. Все, что меня волновало – буду ли я на этом свете, когда он подойдет к концу? Я поймал себя на том, что много думаю об этом, возможно, намного больше, чем надо бы. Теперь я понимал, каким счастливчиком был, вернувшись обратно четвертого ноября, и потом снова двадцатого. За шестнадцать дней я выжил на двух заданиях, которые, по всем правилам, должны были привести к преждевременной кончине восемнадцати LRP. В обоих случаях мы избежали гибели, пройдя по самому краю. Я всегда был прагматиком и полагал, что мы сами творцы своей удачи. Но те два случая убедили меня, что нечто – назовите это судьбой, или рукой Всемогущего Бога, вмешалось, чтобы спасти наши жизни. Нет, не расступились воды, не вспыхнули сами собой кусты, вражеских солдат не поразило молниями. Но, черт возьми, когда все вокруг тебя мертвы или ранены, почти не осталось боеприпасов, а противник превосходит числом двадцать к одному, для того, чтобы спасти твою задницу, понадобится нечто большее, чем просто удача.
На наше выживание на тех двух заданиях повлияло множество переменных. Погода, ландшафт, артиллерия, авиационная поддержка, подразделения быстрого реагирования, эвакуировавшие нас вертолеты, возможности противника и его оценка ситуации, наши возможности и наша оценка ситуации. Все это внесло свой вклад в наши шансы на выживание.
Однако, взвесив все это, было очень сложно понять, как мы выжили. Разумеется, мы оказывали определенное влияние на шансы, но, чертовски уверен, не управляли ими. Единственное, что я вынес для себя из этого опыта – иметь немного удачи это здорово, но уверен, умение молиться тоже никому не повредит. Я лишь надеялся, что Бог не окажется буддистом.
Я чувствовал опасность философствования и рациональных размышлений. Солдатам предписывалось следовать приказам, а размышления оставить начальству. Это позволяло избежать излишней неуверенности и предчувствий. В первой половине моего срока я мог следовать этому образцу. Но столкновение со смертью лишило меня уверенности.
У меня появилось чувство, что на самом деле бой – это игра случая. Все решали шансы – и проценты. Судьба была не в моих руках. Я почувствовал опасность такого рода размышлений, и решил, что нужно дать моему разуму справиться с ними прежде, чем возвращаться в группу. Я не мог позволить страху и неуверенности возобладать над собой.
Тим Лонг зашел ко мне в казарму и сказал, что я занял второе место в дивизионном соревновании на звание "солдата месяца". Я удивился тому, что сумел подобраться так близко. Однако "близко" засчитывается лишь при метании подков и ручных гранат (тот, кто придумал эту фразочку, никогда не видал, что такое "Арк Лайт"). Я был рад, что все это закончилось!
За участие в соревновании я получил "шикарную" зажигалку "Шторм Кинг"**** с эмблемой Кричащих Орлов на одной стороне и очертаниями Вьетнама на другой (дать нам "Зиппо" они, конечно, не могли!), целый ящик старой доброй Кока-Колы, ручку "Паркер" и набор карандашей, и благодарность в личное дело. Кавалеристы наградили меня статуэткой парашютиста с дарственной надписью. Поверьте, я с радостью отдал бы все это за шанс снова оказаться в группе.
В канун Нового Года мы устроили большую вечеринку в "рейнджерской ложе". Наши "вишенки" превзошли себя, стараясь, чтобы немногие оставшиеся ветераны почувствовали себя уважаемыми людьми. Проклятье, трудно поверить, что мы, пара дюжин оставшихся, "старики". Мы стали ими за семь проведенных в стране месяцев? Старые Грязные Пижоны точно были "стариками". В наших глазах они навсегда останутся ими. Но они ушли, и мы, оставшиеся, беспокоились – а сможем ли мы занять их места? Они были великолепны в буше. Они были непоколебимы. Они передали все лучшие качества нам. Теперь, когда их больше нет с нами, сможем ли мы действовать так же?
Возможно, дело было лишь в привыкании к новым отношениям, через которое должен был пройти каждый, но что-то говорило мне, что нам предстоит долгий путь, прежде чем мы сможем сравняться с ними. В роте появилось множество новичков, которые будут полагаться на наши навыки, опыт и лидерство. Я мог лишь молиться, чтобы их оказалось достаточно, когда настанет время настоящих испытаний.
Я заглянул в свой "дембельский" календарь и обнаружил, что мне осталось 155 суток и одна ночь. Хоть я еще и не был по-настоящему "коротким", или даже "карликом" с двузначным числом, но все равно был потрясен, поняв, что нахожусь в Наме уже 209 дней. Время прошло действительно быстро, но все равно казалось, что я тут и родился. Я не был "действительно короток", но все же был намного "короче" семидесяти пяти процентов LRP в роте. Я не мог даже представить, каково это – когда у тебя еще 364 и ночь... Да, мое время летело очень быстро, да и все-таки, один год, это действительно не так уж долго.
Стало совершенно ясно, что проводимая нашим правительством политика годичных сроков была трагической ошибкой. Я знал, что это делалось, чтобы американская общественность не отвергала наше участие во Вьетнамском конфликте. Год был приемлемым промежутком времени, на который восемнадцати - девятнадцатилетнего парня можно было оторвать от семьи и его будущего. Если заставить его сражаться в течение более длительного периода или вообще постоянно, это немедленно вызовет протесты общественности там, в Америке. Вьетнам – это не Вторая мировая. Мы не подвергались нападению, и ничто не угрожало безопасности нашей нации. Годичный срок на войне хорошо сочетался с двухлетней службой по призыву.
Проблема заключалась в том, что среднему американскому призывнику требовалось шесть месяцев, чтобы достичь степени уверенности и мастерства, необходимых для превращения в эффективного боевого солдата. И едва достигнув столь высокой степени эффективности, он "переваливал через бугор" и оказался на другой стороне своего срока. Он впервые видел белый свет и начинал предполагать, что сможет пережить свой срок – если не будет рисковать понапрасну. Он больше не мог сконцентрироваться на нанесении поражения врагу, не стремился вступить с ним в смертельную схватку. Он пытался лишь остаться в живых, дожить до конца срока и отправиться домой. Когда он, наконец, получал навыки и приобретал необходимый для дела опыт, побуждение делать его пропадало.
Я не говорю, что он переставал выполнять обязанности или делать свою работу. Просто в нем больше не было той отточенности. Его задача менялась в сторону чистого выживания. По моему мнению, срок пребывания на войне нужно было увеличить до двух лет. Так или иначе, многие ветераны Вьетнама продлевали его еще на шесть-двенадцать месяцев. Кто-то потому, что им это нравилось, а некоторые – потому что проведенное в Наме время позволяло им уволиться раньше, не дослуживая остаток срочной службы в Штатах. Однолетний срок вел к потере опыта и талантов, не передававшихся вновь прибывшим. За эту ошибку мы платили увеличением потерь и, частенько, низким качеством наших солдат. Мы оказались на войне, которую не могли выиграть, сражаясь по глупым правилам, выдуманным офицерами-карьеристами, чтобы удовлетворить дезинформированное правительство, скрывающее правду от бестолковых СМИ, пытающихся возбудить американскую общественность, которую это вообще не волновало. Мы умирали ни за что.

* Тетушка Джемима (Aunt Jemima) – торговая марка смеси для блинчиков, сиропа и прочих продуктов для завтраков. Логотипом является жизнерадостно улыбающаяся негритянка (прим. перев.)
** Прозвище военнослужащих ARVN – армии Южного Вьетнама (прим. перев.)
*** Разновидность американского футбола, в которой не используются захваты и броски – чтобы остановить несущего мяч игрока, достаточно "запятнать" его рукой, также называемая "пасс энд тэг" (pass-and-tag – проходи и пятнай) (прим. перев.)
**** Один из брендов компании The Park Sherman Company из города Спрингфилд, штат Иллинойс. Компания в разное время выпускала алюминиевые бензиновые зажигалки под марками Park, Storm King, Storm Queen (женская модель, часто отделывалась кожзаменителем). Конструктивно очень близка к аналогичным зажигалкам фирмы "Зиппо", но находилась в существенно более низком ценовом сегменте (прим. перев.)

[Dima]

3 января 1969

Третьего опять начался дождь. После моего возвращения из госпиталя муссоны взяли что-то вроде перерыва, но после Нового Года навалились с удвоенной силой. Тренировки отложили до тех пор, пока погода не улучшится.
Из школы Рекондо в Нячанге вернулся Джим Шварц. Было здорово вновь увидеть его. Предполагалось, что мы отправимся в школу вместе, но отъезду, намеченному на двадцать седьмое ноября, помешали события, произошедшие двадцатого в Руонг-Руонг.

5 января 1969

Непрекращающийся дождь заставил нас перенести обучение в казармы. По прогнозу дождь будет идти еще несколько дней, потом можно будет ожидать перерыва. Из-за отсутствия места, и чтобы инструктора могли уделять обучаемым больше личного внимания, группы сделали небольшими. Навыки немедленных действий и способы патрулирования могли даваться лишь в теории, без демонстрации на практике.
"Мамаша" Ракер и Джон Луни вели занятия по технике и организации радиосвязи. Они проделали превосходную работу в преподавании столь сложного предмета. Я тоже многому научился у них, поскольку был немного слабоват в вопросах корректировки артиллерийского огня и вызова авиационной поддержки. Чтобы возглавлять группу, нужно быть специалистом во всех навыках глубинного патрулирования.
Моей специализацией были карта и компас. Тут я был хорош. В поле у меня открывалось какое-то шестое чувство, позволявшее без проблем привязывать карту к местности, на которой я находился. Зощак говорил, что у меня на это "чутье". Я мог изучить карту местности перед выходом на задание, а потом идти через район разведки так, как будто я уже бывал там. Нанесенные на карте горизонтали в моем мозгу складывались в трехмерную картинку. Обычно, когда мы оказывались в поле, местность казалась мне знакомой. Этому я научился не в армии – ровно то же самое я мог проделывать, когда был бойскаутом и позже, скитаясь по плато Озарк, выслеживая белохвостых оленей.

6 января 1969

Ночью шестого числа температура начала падать, дойдя до 40 градусов*. Мы жутко мерзли, и все остальное становилось до лампочки. Жаркий климат Вьетнама сделал нас неготовыми к столь резкому изменению температуры. Мы сидели в казармах, кучкуясь вокруг пятигаллонных металлических банок из-под краски, наполненных на четверть песком. Все, что было достаточно сухим, чтобы поджечь, ломалось и заталкивалось в эти банки. В огонь летели доски от ящиков для боеприпасов, поддонов, полок, и старых солдатских сундучков. Когда они заканчивались, огонь поддерживали старыми газетами, журналами, письма от дома, картонными коробками – всем, что могло гореть. Даже драгоценные таблетки сухого горючего, которые мы использовали для разогрева пищи и брикеты взрывчатки C-4 использовались, чтобы получить немного тепла.
Пронизывающая сырость, вызванная непрекращающимися муссонными ливнями, делала холод еще хуже. Никто из нас не осознавал угрозы гипотермии. Те из нас, кому было смутно знакомо это слово, не могли с уверенность сказать, был ли это медицинский термин, обозначающий бешенство, или герметично запечатанная бутылка, походящая на большое водное африканское животное.
Это были условия, неведомые для войны во Вьетнаме. Мы провели унылый день, пытаясь сохранить тепло под проливным дождем и хлещущим ветром. Нас поддерживало лишь знание, что во Вьетнаме такая погода не может длиться долго.

7 января 1969

И вновь такая же погода. Кто-то поднял вопрос о возможности задохнуться в дыму от костров, бушующих внутри нашей казармы. Последовала минутная паника, но потом мы осознали, что проносящийся через затянутые сеткой окна со скоростью 25 миль/час ветер, несомненно, унесет любые вредные газы – вместе с теплом. Мы кипятили воду в кружках. Кофе и какао помогали поддерживать внутри огонек жизни, пока мы пережидали эту тропическую "снежную бурю".

8 января 1969

К нам зашел взводный сержант, чтобы сообщить, что бортом из Кореи будут доставлены полевые куртки и одеяла. Их обещали доставить сюда, как только улучшится погода. Но когда она улучшится, они нам больше не понадобятся.

9 января 1969

Мы спалили в наших банках заднее крыльцо казармы и поклялись, что завтра будем тянуть жребий – кто будет взрывать находящийся возле заграждений периметра огневой фугас в то время, как остальные будут сидеть на нем верхом. Смерть на пожаре начала выглядеть привлекательно. Максимальная температура днем была около 60 градусов**, понижаясь ночью до 40. Мы не могли нормально согреться днем, чтобы спать ночью. Единственной защитой от холода были сырые одеяла выживания и подстежки к пончо.

10 января 1969

Дождь закончился. Ветер утих. К полудню температура повысилась до 90 с лишним градусов***. Наше обмундирование высохло, но лишь затем, чтобы промокнуть от пота, льющегося с наших тел. С ума сойти!..
Одиннадцатого мя должны были возобновить занятия. Нам сказали, что где-то начиная с шестнадцатого мя снова начнем получать задания. Группы должны быть подготовлены. Я чуть не убился, когда отправился через черный ход к писсуару. Какой-то слабоумный сукин сын стырил наше заднее крыльцо...

[Dima]

11 января 1969

Примерно в 22.00 нашу казарму сотрясли два мощных взрыва. Кажется, они произошли в паре сотен метров за периметром. Находившиеся в казарме "вишенки", не зная, что происходит, и что теперь делать, ударились в панику. Изображая из себя ветерана, я спокойно вышел в проход и объявил: "Это ракеты. Отправляйтесь-ка по бункерам". В следующее мгновение перепуганные обитатели казармы, ринувшиеся к расположенным между постройками укрытиям, едва не затоптали меня насмерть.
Полагая, что к этому времени обстрел уже закончится, я спокойно вышел в переднюю дверь, и огляделся – как раз вовремя, чтобы увидеть, как еще одна 122-миллиметровая ракета взрывается в ста метрах по ту сторону проволоки. На западе я заметил еще две белые полосы, "железо" на конце которых направлялось к нашему периметру. Я увидел красноватую вспышку вдалеке, между горами Нуйки и Банановой, когда еще одна ракета вырвалась из джунглей, чтобы присоединиться к ее товаркам. Все, с меня довольно! И только я нырнул в бункер, как раздались еще два взрыва, один прямо возле находящегося у периметра бункера, а другой на противоположном склоне холма, среди обваловок, защищающих "Кобры" кавалеристов. Это не по нам, это по вертолетам.
Мы оставались в укрытии, пока обстрел не прекратился. Из района близ горы Нуйки успели запустить десять ракет, прежде чем туда долетели несшие патрулирование ганшипы, воспрепятствовавшие продолжению обстрела. Первые четыре упали за пределами Кэмп Игл. Одна разорвалась в расположении кавалеристов, но не нанесла большого ущерба. Остальные пять не разорвались. На этот раз нас повезло.

12 января 1969

Из тридцатидневного дополнительного отпуска в роту вернулся Билли Волкэбаут. Он задержался дней на шесть, но никто не стал пенять ему за это. Все "старики" LRP пришли, чтобы поздравить его с возвращением в подразделение. Я был очень рад видеть его. Кроме меня он был единственным, пережившим задание в Руонг-Руонг, и вернувшимся в роту. Но занятая им позиция поразила меня. Он выглядел совершенно изменившимся, в корне отличающимся от смешливого, любящего веселье парня, каким я его знал два месяца назад. Он казался то далеким, почти недоступным, потом, в следующую минуту, он полностью менял настроение, становясь почти невыносимым. Он был шумным и возбужденным, его высказывания были вызывающими, а не снисходительными, возмутительными, а не умиротворенными. Я попытался быть ближе к нему. Я чувствовал, что после того, через что нам вместе довелось пройти, между нами, выжившими, сформировалась особая связь. Но он, казалось, игнорировал мою дружбу, не желая поделиться впечатлениями или воскресить воспоминания.
Это отторжение причиняло мне боль, но вскоре я понял, что, наверное, на том задании Билли был ранен куда глубже, чем кто-нибудь из нас мог представить.
После вечернего построения я отправился поговорить с ротным. С момента возвращения в подразделение я много размышлял, и стало ясно, что у меня появились довольно серьезные сомнения относительно уверенности в себе и моих способностей действовать в группе. Эти чувства не были внезапными. Они выросли за несколько прошедших недель из маленького семечка сомнений, зароненного месяцем ранее, когда я залечивал свои раны там, в Камрани. Я впервые понял, насколько уязвим.
За те семь месяцев, что я был в роте, LRP не потеряли ни одного человека убитым или тяжело раненым. Множество раз наши группы попадали в опасные ситуации, но выходили из них невредимыми. 20 ноября мы лишились бессмертия. Я получил жестокий урок: LRP истекают кровью, LRP испытывают боль, LRP умирают. Это напугало меня до усрачки! Я впервые понял, что моя жизнь может внезапно и трагически оборваться в бесконечных джунглях Вьетнама, и я запросто могу кончить как Райфф, Херингаузен, Контрерос или мой друг, Терри Клифтон.
Мне снились их исковерканные тела, лежащие там, куда упали в пылу боя. Я был свидетелем мгновенного превращения четырех сильных, здоровых молодых тел в безжизненные кучки изорванной плоти и перебитых костей, беспомощно наблюдал, как кровь покидала их, чтобы напитать плодородную почву джунглей. Мои друзья и товарищи просто перестали быть – в считанное мгновение, в одно моргание, пока длилась вспышка одного-единственного взрыва. Жизнь была слишком хрупка для войны, а смерть – слишком окончательна и бесповоротна для жизни! В своих снах я начал видеть себя, лежащего на спине среди мертвецов на той вершине. В них я был еще одной безжизненной грудой рваной плоти и изломанных костей. Я больше не ощущал боли, дискомфорта, одиночества, товарищества или любви. Я ничего не чувствовал. Про себя я начал думать, что если это была смерть, то на самом деле это не так уж и плохо. За исключением жалкого состояния моего тела, лежащего там, на земле джунглей, ничто особенно не изменилось. Во сне я могу сказать себе, что настало время покинуть это место смерти и разрушения, и вернуться домой, к моим любимым. У меня было куда пойти, и было что сделать, пока время пропадало впустую. Потом я понимал, что без своего тела не могу покинуть ту вершину. Я желал заставить его встать и пойти со мной, но оно игнорировало мои просьбы, удовлетворенное возможностью навечно остаться там со своими товарищами. Для мертвых нет места среди живых, кроме как в их памяти.
Я просыпался в холодном поту, судорожно вцепившись руками в бока койки и надеясь, что окружающие не были свидетелями кошмара, нарушившего мой сон. Эти сны стали приходить все чаще, становясь все ярче. Они подрывали уверенность и создавали мрачные предчувствия о выходе в поле. Я знал, что моим единственным спасением может стать возвращение в группу прежде, чем сны превратятся в манию.
Я сказал капитану Экланду, что полагаю себя готовым к выходам и спросил, не может ли он вновь назначить меня в группу. Он ответил, что ценит мой дух, но не собирается направлять меня обратно, пока медики не снимут свои ограничения. Ротный не мог отвечать за меня, пока мое состояние не станет 100-процентным. Он сказал, что очень нуждается в опытных LRP, но не может вновь назначить меня в боевую группу, пока я не буду готов – и физически и умственно.
Я был потрясен. Казалось, он чувствовал, что за битва кипит у меня внутри. Потом он улыбнулся и сказал: "Все твои раны должны зажить, прежде чем ты снова пойдешь в поле. И только ты будешь знать, когда на самом деле окажешься готов. Когда решишь, что это так, просто подойди и скажи мне". Я медленно брел обратно к своей казарме, осознав, что мой командир знает больше, чем кажется на первый взгляд. Он, должно быть, знал о моем смятении и сомневается, что я преодолел его! Мне нужно последовать его совету. Я должен иметь мужество самостоятельно справиться со своей проблемой. Пока я не добьюсь этого, я не буду достаточно здоров, чтобы занять место в одной из групп. И только я буду знать, когда настанет этот день.

* По Фаренгейту, около 4,5 С (прим. перев.)
** Около 15,5 по Цельсию (прим. перев.)
*** Более 32 по Цельсию (прим. перев.)

[Dima]

13 января 1969

Я решил, что возьму свой отпуск в конце апреля. Сначала я думал обойтись без него, желая сэкономить деньги для жизни после Нама. Но я подсчитал, что если возьму отпуск в конце апреля, то к тому времени смогу закончить ходить в поле. Ко времени возвращения я проведу несколько дней, занимаясь всякой фигней в Бьенхоа, и окажусь уже слишком "короток", чтобы снова ходить на задания. За два месяца до этого, я бы и не задумался о том, как избежать выходов. Что со мной случилось? Что меня изменило? Страх отобрал все лучшее, что было во мне? Волкэбаут был не единственным, кто страдал от скрытых ран!

18 января 1969

В роте провели поминальную службу по четырем LRP, погибшим 20 ноября. Все подразделение стояло в строю на вертолетной площадке, в то время как дивизионный капеллан возносил хвалу нашим павшим товарищам.
Стоя лицом к четырем перевернутым винтовкам, воткнутыми в грунт примкнутыми штыками, я уперся взглядом в стоящие перед каждой из них пустые ботинки. Потом мой взор переместился на четыре шлема, украшающих расположенный позади винтовок мемориальный алтарь. Я смотрел, не моргая, в то время как слова священника пытались пробиться сквозь охватившее меня онемение: "... храбрый... героический... доблестный... благородный... слава... обязанность... высшая жертва... благодарная нация... воздаяние на небесах".
Потом внезапно я был поражен, поняв, что все это полнейшая ерунда – чистейшая, настоящая ерунда. Они были мертвы! Я был там! Я видел, что они умерли... и как они умерли. В этом не было ничего великолепного или благородного. Смерть – не акт великолепия или благородства. О да, они были храбры, все правильно. Бедные ублюдки, если бы они не были храбрыми их бы там просто не было.
Героические и доблестные? Что определяет героизм и доблесть? В тот день я был свидетелем акта героизма и доблести, такого, за который награждают Медалью Почета. Я видел, как Билли Волкэбаут раз за разом бросался к вражеским позициям, чтобы достать пенетратор, несмотря на то, что был ранен и безоружен. Он делал это не потому, что хотел стать героем и не из желания совершить доблестный поступок. Он сделал это потому, что вокруг него лежали раненые товарищи, и этот пенетратор был их единственной надеждой на спасение. Его вдохновляли любовь и преданность.
Райли Кокс сражался с врагом с улыбкой на устах. Его правое предплечье было сломано и запястье свободно болталось на нем. Пользуясь другой рукой и зубами, он как-то смог замотать его. Потом он затолкал полотенце в дыру на животе, чтобы кишки не вываливались ему на колени. Невзирая на тяжелые раны, он больше трех часов сражался, выпуская по вражеским позициям заряд за зарядом из своего дробовика. Он делал это ради славы? Да нет же, черт возьми! Он делал это потому, что его товарищи больше не могли защищаться, и кто-то должен был сделать это за них. Его тоже вдохновляли любовь и преданность.
А еще был Джим Бэкон, наш радист. Я видел, что он игнорировал боль, хотя у него выше правого колена вырвало кусок мяса размером с кулак. Он продолжал информировать командира роты, летающего над нами в вертолете управления, потом вызвал медэвак забрать наших раненых. Все это время, он боролся с шоком от кровопотери. Он делал это, потому что это была его обязанность? Как бы не так! И его вдохновляли любовь и преданность.
Нет, святой отец, не надо нам проповедей о высших жертвах. Жертва – это добровольный отказ от чего-то дорогого ради высшего блага. Те парни не сами пожертвовали своими жизнями. Их отняли у них! Они не хотели умирать. Я абсолютно уверен, что для них это было полной неожиданностью. Скажите, что это такое на самом деле, капеллан. Они заплатили максимальную цену. Они прокомпостировали свои билеты. Они купили ферму*. Но, пожалуйста, не надо стоять там и рассказывать нам, что они принесли высшую жертву. Если уж что и привело к жертвам, так это решение, принятое каким-то бесчувственным, некомпетентным командиром бригады, полагающим, что "тяжелая" группа LRP из двенадцати человек, окруженная в джунглях, в двадцати милях от своих, может потерпеть несколько часов, ожидая спасения. Это и был сукин сын, "принесший" жертву.
Благодарная нация? Да расслабьтесь! Мы читаем газеты. Мы знаем, что о нас думает наша нация. После 1945 они ни разу не выказала благодарности нашим солдатам. Да, конечно, это относилось не ко всей стране. У некоторых из них во Вьетнаме были близкие. Но все остальные были абсолютно безразличны и им было совершенно наплевать на все это. Они были лишь благодарны, что сражаться и умирать довелось не им. Думаю, что война без должного повода всегда будет не слишком популярна.
И пожалуйста, священник, что там о воздаянии на небесах? Значит ли это, что Бог на нашей стороне, и каким-то образом благословил смерть и разрушение, которые мы несем, выдав некий знак высшего одобрения? Он может принять войну как неизбежное зло, омрачающее человечество, но конечно не будет потворствовать ей!
Мы должны верить мусульманской доктрине, утверждающей, что небеса – гарантированная награда для погибших в бою? Было бы замечательно, если бы это было верно! Но что, если это не так? Что, если наградой солдату за смерть на поле битвы будет лишь холодное, темное, пустое, одинокое, вечное отсутствие жизни? Вы хотите вызвать религиозные чувства, чтобы вдохновить оставшихся в живых воспринять это открыто и без страха? "Вот что, святой отец, просто заканчивайте свою службу и дайте нам вернуться к работе. У нас есть друзья, за которых надо отомстить".

[Dima]

20 января 1969

Я решил, что завтра или через день пойду в медпункт, чтобы мне сняли эти проклятые ограничения. Прошедшая несколько дней назад поминальная служба помогла в схватке с моими страхами. Я пришел к выводу, что коль уж мне придет время умереть, то оно придет, и ни я, ни кто-либо еще не сможем с этим ничего поделать. Я вновь обрел контроль и, возможно, стал немного мудрее. Боязнь смерти и чувство вины за этот страх – это личный конфликт, в котором не может быть победителей.

24 января 1969

Отличные новости! После завтрака я отправился к медикам и позволил им в течение нескольких минут обследовать мои раны. Удовлетворенные их заживлением, они посмотрели, как я бегу на месте и двигаюсь вверх-вниз по ступенькам. Когда я закончил, они подписали медицинское заключение, сняв ограничения. Я снова становился солдатом.
Вернувшись в расположение роты, я отдал копию заключения первому сержанту. Он просмотрел его, улыбнулся и сказал: "Ты хорошо выбрал время, юноша! У нас есть задание на завтра. Пойдешь заместителем командира группы с сержантом Клоссоном. Пригляди за ним, это у него всего лишь второй выход в качестве командира группы".
Я вернулся в свою казарму, задаваясь вопросом, а не поспешил ли я, избавляясь от медицинских ограничений. Клоссон был из свежеиспеченных (выпускник курсов подготовки сержантского состава), и не был особенно опытен как LRP, не говоря уже о руководстве группой. Я знал, что нуждаюсь в своего рода адаптационном задании, безо всяких дополнительных нагрузок, просто чтобы удостовериться, что у меня сохранились все необходимые навыки. Выход в качестве ЗКГ у Клоссона создавал проблему. Ладно, по крайней мере, старшим радистом и пойнтменом пойдут "Мамаша" Ракер и Джим Шварц!
Около 14.00 мы с Клоссоном отправились на предварительный облет. Наша зона ответственности находилась у Реки Благовоний, сразу к северу от Пиявочного острова. Нам предстояло разведать район в четыре квадратных клика к западу от реки. Местность была низинная, холмистая, покрытая плотными одноярусными джунглями с вкраплениями зарослей слоновой травы и бамбука. По предыдущему опыту я знал, что продвижение будет медленным и тяжелым.
Сделав два прохода над районом, мы обнаружили несколько троп. С высоты в тысячу футов было сложно сказать, пользовались ли ими в последнее время. Ради этого мы туда и пойдем. Все тропы, казалось, спускались к реке с лежащих к западу гор. Очевидно, в то или иное время NVA пользовались ими для перемещений из своих укрытий в джунглях на равнины, лежащие вокруг городов Хюе и Фубай.
Вернувшись в расположение роты, мы провели инструктаж с остальными членами группы. Согласно отданному нам приказу предполагалось, что наше задание будет чисто разведывательным. Устраивать засады на тропах не требовалось. С нами должны были пойти несколько "вишенок". Грофф был застенчивым парнишкой из центральной Пенсильвании. Однако во время тренировок он продемонстрировал, что способен учиться и следовать приказам. Еще одним был низенький, полный солдат по фамилии Килберн, которому Клоссон поручил нести радиостанцию для связи с артиллерией. У него, похоже, были трудности с адаптацией, и он нуждался в присмотре на задании.
Мне нужно было отправиться на склад, чтобы получить новый комплект экипировки. Все мое старое снаряжение было утеряно в ноябре, когда я был ранен. У меня уже были новый рюкзак с рамой и полевое снаряжение, но пока не доходили руки получить всевозможные мелочи, необходимые LRP, чтобы выжить в поле при выполнении задачи: фонарик-карандаш, компас, подстежку к пончо, карабин, веревку, нож ка-бар, альбумин, медикаменты, сигнальное полотнище, сигнальное зеркало и т.п. Список был бесконечен. Два часа спустя я смотрел на свою койку, заваленную таким количеством военного барахла, что можно было открывать собственную лавку.
Я был рад обнаружить, что ко мне вернулись все старые навыки укладки рюкзака и "звукоизоляции" снаряжения. Надеюсь, так же будет и с полевым мастерством. Я провел беспокойную ночь, копаясь в глубинах души в поисках храбрости и уверенности в себе, которые понадобятся мне на следующий день. Мне нужно было многое изменить в своем отношении. Я понял, что, если не смогу стать таким же, каким был до ранения, то для меня, как для LRP это конец. Мне не надо будет ничьих слов. Я сам уйду из группы.

* Идиоматические выражения, обозначающие смерть (прим. перев.)

[Dima]

25 января 1969

Вертолет высадил нас примерно за два часа до наступления темноты. Выпрыгнув с правого борта зависшего в пяти футах над землей вертолета, и направляясь к находящимся в двадцати футах плотным зарослям бамбука я испытал мгновенный приступ паники. Я оглянулся через плечо: Шварц и Килберн следовали за мной по пятам. Командир группы и еще двое человек были слева и немного впереди от меня, и бежали к тому же укрытию.
Мы нырнули в середину бамбуковой чащи и заняли круговую оборону – привычно, как на тренировке. Паника улеглась, как только спало напряжение первых секунд. Я обратил внимание, что, похоже, группа действовала как хорошо отлаженная и смазанная машина – все, даже "вишенки". Мы "заложили собаку" минут на пятнадцать, сохраняя тишину и неподвижность, после чего Клоссон просигналил Ракеру, чтобы тот попытался установить связь с нашей группой ретрансляции на базе огневой поддержки "Кирпич". "Мамаша" кивнул, давая понять, что он "лима-чарли" (понял четко и ясно), и принялся за отправку ситрепа.
После того, как сеанс радиосвязи был закончен, Клоссон жестом дал Шварцу команду вести группу на юг. Командир пошел ведомым, двигаясь следом за пойнтменом, в то время как Ракер занял место позади него. Кивком головы я отдал команду Гроффу и Килберну занимать свои места в патрульном порядке, а затем двинулся позади них, обеспечивая тыловое охранение. Мы шли не спеша, осторожно продвигаясь через заросли бритвенно острой слоновой травы и время от времени пересекая узкие полосы густого кустарника.
Было очень жарко, и вскоре мы взмокли от пота. Чтобы засветло достичь нашего района разведки, нам предстояло пройти несколько сотен метров. Я очень быстро понял, что совершенно потерял форму, пока выздоравливал в течение последних двух месяцев. Правую ногу сводило судорогой, а семидесятипятифунтовый рюкзак на моей спине, казалось, прибавил в весе вдвое.
Внезапно Шварц поднял руку и медленно опустил ее ладонью вниз, давая группе команду остановиться – он нашел первую тропу. Мы остановились, развернувшись по секторам. Я прикрывал тыл, пока Клоссон и Шварц выдвинулись проверить тропу на предмет признаков недавнего использования. Несколько минут спустя они вернулись. Клоссон обернулся в мою сторону и покачал головой. Тропа была "холодной". Оставалось слишком мало времени до наступления темноты, чтобы идти дальше и пытаться найти еще одну тропу, так что мы, позаботившись о том, чтобы не оставлять следов, пересекли ту, что мы нашли, и спустились к реке, чтобы устроить НОП (ночную оборонительную позицию). Если у нас и не получится наблюдать за используемой тропой, то, по крайней мере, мы сможем следить за движением по реке. А Клоссон-то голова! Он демонстрировал все признаки хорошего командира группы.
Шварц нашел густую бамбуковую рощу на высоком берегу возле самой воды. Он тоже знал свое дело. Это было превосходное место, дающее хорошую маскировку, а небольшая возвышенность к западу от нас, могла обеспечить превосходное укрытие в случае ночного нападения. Мы дождались темноты, после чего Шварц и я выползли вперед и установили четыре Клеймора, чтобы прикрыть подход к нашему расположению со стороны суши. Это было здорово – вновь быть в патруле. В конце концов, я не забыл, что и как делать.
Мы поели по очереди, попарно меняя друг друга. Холодный сублимированный цыпленок с рисом из пайка LRP был восхитителен на вкус. Аппетит должен подпитываться адреналином! Я обратил внимание, что в группе только Шварц, Ракер и я подготовили наш первый прием пищи, еще будучи в Кэмп Игл. Перед посадкой в забрасывающий нас борт мы сняли с пайков толстую фольгу и залили их водой. Этому трюку научили нас "старики". Нашей сублимированной пище нужно много времени, чтобы холодная вода вновь пропитала ее. Если же еще перед высадкой замешать паек на первый прием пищи, а потом, вновь заклеив пакет, засунуть его в передний карман куртки, то, когда соберешься есть, он будет не только теплым, но вдобавок мягким и вкусным. Кроме того, можно было не беспокоиться о том, чем вскрыть и как потом избавиться от внешней оболочки из коричневой пленки. Закончив есть, мы брали следующий паек, вскрывали прозрачный полиэтиленовый пакет, добавляли холодную воду, а потом вновь запечатывали его. Когда настанет время утреннего приема пищи, он будет готов.
Клоссон назначил охранение со сменами по полтора часа. "Вишенкам" достались первая и вторая смены. Моя очередь была последней, с 04.00 до 05.30. Я одобрял его решение, но лично меня не слишком радовали смены по полтора часа. Было слишком тяжело лежать, бодрствуя и будучи постоянно настороже в течение столь длительного времени. Я предпочитал разбивать каждую смену на интервалы по сорок пять минут, чтобы каждый отдежурил по два отдельных интервала. Но это была его группа, и я не собирался оспаривать его предпочтения.
Когда сгустилась тьма, и наше зрение приспособилось к ночи, меня снова поразил период гробовой тишины, наступивший перед тем, как ночные создания начали свой непрерывный щебет, щелчки и гудение. Они всегда начинали словно по сигналу, как если бы какая-то сверхразумная тварь взмахивала дирижерской палочкой. Едва начавшись, этот шум превращался в непрерывный фон, не прекращающийся до тех пор, пока кто-то или что-то не появлялось в непосредственной близости. Тогда, так же быстро, как и начинались, звуки джунглей стихали – как будто кто-то повернул выключатель, прекращая всякую деятельность. Природная сигнализация! Это был знак для нас, что поблизости находится нечто чужеродное.
Должно быть, было уже около полуночи, когда я, наконец, натянул на голову подстежку к пончо и устроился в нем, подобно младенцу в материнской утробе. Двое "вишенок" несли свою стражу не одни. Я был их тихим резервом. Должно быть, Клоссон понимал это, когда назначал их смены.

26 января 1969

Через четыре часа рука Ракера, опустившаяся на мое предплечье, предупредила о том, что теперь моя очередь обеспечивать безопасность наших спящих товарищей. Я сел, завернувшись в отсыревшую от росы подстежку пончо. Узкая полоска месяца, висящая над самыми горами на западе, бросала бледный свет на лежащую под нами реку. Над ее гладью поднимался плотный слой тумана, скрывающий все, что могло двигаться по воде. Через час, я увидел, как на востоке у горизонта чернота начинает сереть, по мере того, как утреннее солнце начало расталкивать собой темноту. Ночной шум начал стихать, как будто дирижер решил, что настало время уменьшить громкость.
В предрассветных сумерках я начал будить остальную часть группы. Пришло время первого из наших двух ежедневных приемов пищи. Когда люди вокруг начали шевелиться, я достал двухквартовую мягкую флягу и сделал пару больших глотков тепловатой воды. Засунув в рот указательный палец, я попытался стереть с зубов образовавшийся за ночь налет. Вряд ли это сможет заменить зубную щетку!
Мы с Ракером уничтожили нашу утреннюю порцию, пока остальная часть группы несла охранение. Закончив, я выдвинулся к периметру, чтобы снять два Клеймора, в то время как Шварц отправился за остальными. Когда я оказался там, острый спазм подсказал, что стоит воспользоваться возможностью и опорожнить кишечник. Я вновь привык к регулярному питанию в столовой, и съеденный прошлым вечером сублимированный ужин решил, что сейчас самое время поискать свободы на вольном воздухе. Я быстро выкопал "кошачью ямку" в мягкой, черной почве, в сторонке от небольшого бугорка, на котором мы провели ночь. Когда она стала достаточно глубокой, чтобы скрыть ее содержимое от местных животных или солдат NVA, я быстро спустил штаны и вывалил содержимое кишечника в отверстие, принося точность в жертву скорости. Потом я поспешно заровнял дыру землей, тщательно замаскировав все признаки моего "ночного клада". Не только медведи гадят в лесах! Вот только интересно, ощущают ли они себя столь же уязвимыми, как я, оказавшись в подобном положении. Боже, что за ужас, если в этот момент на тебя наткнется противник! Что делать – закончить выполнение задачи, или попытаться E&E? Пожалуй, вид разведчика в камуфляже, мчащегося сквозь джунгли со штанами, болтающимися возле лодыжек, настолько ошеломит противника, что на некоторое время он окажется неспособен начать преследование. Разумеется, при первой же возможности, нужно будет что-то сделать, чтобы скрыть запах следов.
Я вернулся к периметру как раз когда "Мамаша" отправлял утренний ситреп. Прежде чем мы двинулись дальше, я проверил, чтобы все привели в порядок места, на которых спали, и, оставшись позади, привнес последние штрихи в приведение места нашей НОП в первозданное, нетронутое состояние. Оставшись в удовлетворении от того, что никакой вражеский солдат не сможет обнаружить нашего присутствия, я тоже выдвинулся и догнал остальную часть группы. Мы продолжили движение вверх по реке, надеясь найти следующую тропу до того, как солнце взойдет высоко. Нам нужно было соблюдать особую осторожность, потому что именно в это время суток мистер Чарли и его мальчики проявляли максимальную активность. Мы медленно продвигались сквозь смесь густых одноярусных джунглей и слоновой травы. Каждые десять-пятнадцать метров Шварц останавливал группу для прослушивания местности. Он проявлял исключительную осторожность, но никто из нас, похоже, не собирался возражать. Если в непосредственной близости окажутся NVA, мы услышим их раньше, чем они нас.
Через две сотни метров мы натолкнулись на другую тропу. На ней тоже не было признаков недавнего использования. Мы переступили через нее, и осторожно продолжили путь вверх по течению.
Позже, после обеда, мы нашли третью тропу. Судя по всему, трое-четверо человек воспользовались ею в течение последних сорока восьми часов. Земля была все еще влажной после шедших всю последнюю неделю дождей, и на ней были четко видны слабые отпечатки, оставленные сандалиями Хошимина. Следы вели на восток, прочь от гор. Мы двинулись от реки, держась параллельно тропе, и сквозь одноярусные джунгли дошли до находящегося в одном клике от нас подножья гор.
Осторожно войдя под полог двухъярусных джунглей, мы неожиданно оказались посреди комплекса бункеров. Мы замерли на месте, в то время как Шварц отправился проверить первые два бункера. Они выглядели старыми и неиспользуемыми в течение нескольких месяцев. Их примерно на метр заглубили в землю и перекрыли тиковыми бревнами, оставив шестидюймовую амбразуру спереди и входной лаз с тыла. Бревенчатые крыши были закиданы землей, которой была придана такая форма, чтобы ничего не подозревающий пришелец мог принять их за еще несколько из разбросанных повсюду термитников. Они были достаточно велики, чтобы вместить трех-четырех человек и их оружие. По вершинам насыпей рос мох, обеспечивая дополнительную естественную маскировку. Будь они заняты противником, мы бы оказались без весел в Реке-из-Говна. Мы были всего в пяти метрах, когда впервые заметили их.
Обшарив местность, мы нашли еще три бункера примерно в таком же состоянии. Все пять бункеров находились лишь в пятнадцати метрах от тропы, вдоль которой мы шли. Мы решили не оставаться рядом с ними, так что, пройдя еще пятьдесят метров, мы пересекли тропу, и устроили НОП, с которой могли в течение ночи наблюдать за любым движением по ней.

[Dima]

27 января 1969

Вторая ночь прошла без происшествий. Никто не пытался воспользоваться тропой под покровом темноты. Я чувствовал, как с каждым часом возвращается моя уверенность в себе. Я гордился своими способностями и тем, как работают мои товарищи. Никто не заскучал и не расслабился, невзирая на то, что район разведки выглядел "холодным".
Мы решили двинуться обратно к реке и провести последнюю ночь, наблюдая за ней. По своему опыту мы знали, что эта тридцатиметровой ширины река часто использовалась NVA для перемещения предметов снабжения и личного состава между населенными районами на востоке и базовыми лагерями противника на западе. Во многих случаях наши группы пресекали такие попытки.

28 января 1969

Около 02.00 я был разбужен Шварцем, трясущим меня за плечо. Его рука, прижатая к моему рту, дала понять, что в воздухе витает опасность. Я сел и медленно взялся за CAR-15 справа от меня и лежащий слева замыкатель Клеймора. Прошло несколько секунд прежде чем я смог расслышать приглушенный звук двигателя, движущийся вниз по течению в направлении Хюе. Он, похоже, двигался медленно, держась середины реки.
Мы были в зоне свободного огня и могли устроить засаду на лодку и ее обитателей. Я понял, что мы лажанулись, не направив ни один из наших Клейморов в сторону реки.
Клоссон подтянулся ко мне и прошептал на ухо, что полагает, что нам надо пропустить их. Видимость была меньше десяти метров, висящий над рекой туман делал обнаружение совершенно невозможным. Он также глушил звук сампана, делая затруднительным определение его точного положения по звуку двигателя. Мы позволили ему пройти в темноте мимо нас, после чего Ракер связался с группой ретрансляции на базе "Кирпич" и сообщил об обнаружении. В ответ они радировали, что если мы снова обнаружим что-то подобное, нам следует вызвать артиллерию.
На всякий случай мы оставались в полной готовности, но оставшаяся часть ночи прошла спокойно. С приближением рассвета мы оставили лагерь, вновь убедившись, что место НОП насколько возможно приведено в изначальное состояние. Нашим местом эвакуации была поляна, находящаяся в нескольких сотнях метров к югу от нашего местонахождения и в ста метрах от реки. Мы должны были дойти до него к 09.30. Ракер сообщил нашей группе связи, что мы выдвигаемся к точке подбора и сообщим им, когда дойдем до нее.
На то, чтобы добраться до поляны, у нас ушло почти два часа. Растительность была густой – одноярусные джунгли и заросли меч-травы*, переплетенные стеблями растения "подожди немного"**. Мы были вынуждены двигаться рывками, покрывая за раз метров по десять. Пойнтмену было тяжело идти через заросли, не производя шума. Мы трижды менялись в голове, лишь бы уберечь идущего первым от изнурения.
Среди густых зарослей стояла невыносимая жара. Не было ни ветерка, способного освежить нас, а влажность в сырой растительности, похоже, приближалась к 100%. По мере приближения к поляне, заросли начали редеть, делая продвижение немного более легким. Мы дошли, имея в запасе десять минут.
Ракер сообщил, что мы вышли на точку эвакуации. Ему ответили, что борт уже на подлете и прибудет меньше чем через пять минут. Мы заняли круговую оборону среди доходящей до пояса травы и устроились ждать нашу птичку. Через несколько секунд мы услышали, как она приближается, идя вдоль реки. Она летела низко, и ее было трудно заметить, но раздающийся в долине звук идущей низко над водой вертушки было невозможно не узнать.
Лейтенант Уильямс, летящий на вертолете управления, радировал, чтобы мы давали дым. Клоссон выдернул чеку из дымовой гранаты фиолетового цвета и бросил ее по ветру. Наконец, я увидел Хьюи, взмывший над деревьями к востоку от нас, и, выйдя на середину площадки, принялся наводить борт, подавая сигналы руками. Пилот приземлил Хьюи в сорока футах передо мной. На эвакуации нам не так уж часто выпадала возможность сесть в приземлившийся вертолет.
Как только борт коснулся земли, мы вшестером вскочили и бросились бежать. Посадка производилась в порядке, обратном высадке. Самым главным как при высадке, так и при посадке был вопрос времени. Это были самые критические моменты всего выхода. Мы могли проделать это, редко задерживая вертолет на земле более чем на семь секунд.
Я показал борттехнику большие пальцы, и тот передал пилоту, что мы все на борту. Мистер Поли, командир вертолета, потянул ручку, и через считанные секунды мы оставили поляну, взмыв в воздух. Я откинулся назад, наслаждаясь десятиминутным перелетом в наше расположение. Рев мощной турбины Хьюи делал невозможным любое общение кроме крика. Воздух, задувающий сквозь открытые двери кабины, охлаждал нас, заставив на время забыть об утренней жаре, уже доходящей до 90 с лишним градусов***. Мы снизились над пологими, поросшими травой холмами к северу от вертолетной площадки роты F и, сделав аккуратный заход, мягко приземлились на асфальт. Выбравшись из битком набитой кабины, мы повернулись и помахали, благодаря мистера Поли и его экипаж. В батальоне армейской авиации, обеспечивавшем LRP, они были одними из лучших. Мы понимали, с каким риском им приходилось сталкиваться, забрасывая и эвакуируя нас, не считаясь со встающими перед ними опасностями. Многие из нас были обязаны своими жизнями отваге и летному мастерству этих пилотов и их экипажей.
Мы потащились вверх, к своим казармам, чтобы сбросить снаряжение перед тем, как спуститься в дежурку для разбора. За четыре дня, проведенные в буше, мы прошли весь наш район разведки. Во всей четырехкликовой зоне ответственности противник не предпринимал активных действий. Однако NVA использовали реку по ночам для перемещения через район предметов снабжения и личного состава.
После разбора Бернелл, мой взводный сержант, сказал, что я снова буду ходить в 30-й группе в качестве ЗКГ Зощака. Как я был рад! По моему мнению, Зо был лучшим КГ в роте. Былой энтузиазм вернулся, и я понял, что справился со своей проблемой. Ходить на задачи с Зо и его "Воющими Коммандос" – это уже прямо как глазурь на тортике! Он побывал на одних из самых рискованных выходов, которые выполняло наше подразделение, и всегда возвращался, благоухая как майская роза. Он был командиром на том двойном выходе 4 ноября, когда в течение двенадцати часов мы вступали в перестрелки в двух зонах ответственности. Северовьетнамцы обстреливали нас из минометов, а потом атаковали "со свистками и горнами", но Зо оба раза благополучно вытащил нас всех оттуда. Нет, этот крутой маленький сержант из Вустера, что в Массачусетсе, знал свое дерьмо и умел держать его прохладным даже в самой отчаянной ситуации. Было сложно паниковать, если там был Зо с широкой улыбкой на лице.

* Меч-трава (трава-пила или кладиум) – травянистое растение семейства осоковых, имеет высокие, узкие, острогранные или зазубренные стебли высотой до 1-3 метров. Заросли этой травы труднопроходимы, так как боковые грани листьев заострены и при движении легко повреждают мягкие ткани млекопитающих, и в особенности кожу человека. Из-за этого кладиум получил название трава-пила, а также тропическая осока, зубчатая осока, зазубренная осока, осока-пила (прим. перев.)
** Род лиан или лазающих кустарников из семейства Смилаксовые. Известно более 200 видов этого рода, распространённых главных образом в тропиках Азии и Америки, на островах Тихого океана. Представители рода деревянистые лианы или цепляющиеся кустарники и полукустарники с изгибистым, большей частью шиповатым стеблем и двурядными вечнозелёными листьями, снабжёнными усиками. Шипы кривые (прим. перев.)
*** Более 32°С (прим. перев.)

[Dima]

29 января 1969

В 13.00 мы с Зо отправились на облет нашей зоны ответственности. На рассвете тридцатого нас высадят в двухъярусных джунглях к северу от горы Нуйки. Все то же самое дерьмо – найти позиции, с которых обстреливают ракетами Кэмп Игл.
В районе было полно воронок от бомб, оставшихся от нескольких налетов бомбардировщиков B-52, так что подбор площадки для высадки превратился в простой выбор дырки в джунглях. Зо выбрал ту, что находилась на полпути вниз по отрогу, отходящему от главного хребта, являвшегося западной границей нашего района разведки. Выбор выглядел замечательно. Гребень отрога простирался еще на двести метров к центру нашей зоны ответственности, а затем начинал плавно понижаться к главному местному ориентиру нашего района разведки – большой чашеобразной долине, разделенной пополам протекающей через джунгли речкой трехметровой ширины. Мы быстро нашли запасную площадку в четыреста метрах к северу, у основания более низкого хребта, а затем наметили основную и запасную площадки на восточном краю долины, которые будут нашими точками эвакуации. Все четыре места представляли собой глубокие воронки от авиабомб. Эвакуационные борта должны быть оснащены сорокафутовыми лестницами.
Восточная граница нашей зоны ответственности простиралась до западного склона Лысой Горы, которая находилась именно там, откуда в последний раз запускали ракеты, поразившие Кэмп Игл одиннадцатого января.

30 января 1969

Небо позади нас едва начинало светлеть, когда высаживающая нас вертушка взлетела с нашей площадки и направилась на запад, к горе Нуйки. Заглядывая через плечо пилота, я едва различал общие очертания местности на горизонте. К нашему борту вскоре присоединились вертолет управления и две "Кобры" эскорта. Когда мы приблизились к Реке Благовоний, наш строй из четырех машин повернул к северу, в направлении Лысой Горы. Наш маршрут пролегал вокруг северной стороны Старины Лысого, к тянущемуся позади него с юга на север хребту, и затем вниз по его склону к зоне высадки. Мы рассчитали высадку так, чтобы площадка приземления еще была в тени, отбрасываемой Лысой Горой.
Я почувствовал, как желудок подскочил к кадыку, когда пилот потянул рукоятку, позволяя Хьюи выпасть из строя и опуститься в лежащую внизу долину. Мы полетели на юг, держась чуть ниже гребня главного хребта, отыскивая отрог, на котором укрывалась наша площадка приземления. Внезапно я услышал, как изменился звук турбины Хьюи, когда мистер Поли скользнул налево и взмыл над гребнем отрога. Когда он перевел вертолет в зависание, наша воронка была прямо под нами. Я бросил взгляд вниз, не уверенный, сколько там до земли – пять футов или пятнадцать, и спрыгнул. Это было явно не пять футов. Я приземлился на четвереньки на мягкую, красную землю на склоне воронки. Краем сознания я отметил, что вокруг меня высадились остальные LRP. Пара из них оказалась на краю воронки, пролетев всего пару футов. Я увидел, что Зо лежит на спине на самом дне воронки. Его высадку следовало бы расценивать как затяжной прыжок. Как ни странно, он совершенно не пострадал при приземлении.
Мы четверо, оказавшиеся в воронке, потратили несколько весьма неприятных секунд, пытаясь вскарабкаться наверх, однако рыхлая почва на склонах делала подъем почти невозможным. Рюкзаки, которые мы несли, угрожали опрокинуть нас на спину и вновь отправить катиться на дно ямы. Но нам, наконец, удалось проложить путь наверх и присоединиться к двум нашим товарищам, несущим охранение. Мы переместились прочь от воронки метров на пятьдесят к востоку, оставаясь на гребне отрога, пока наш пойнтмен не рванул направо, в сторону группы папоротников, растущих среди скопления больших махагоновых деревьев.
Мы "заложили собаку" на пятнадцать минут, чтобы отдышаться и прислушаться к звукам возможной погони. Наконец, Зо просигналил приготовиться к движению. Он хотел сойти с хребта и углубиться в долину, пока мы все еще находились в тени Лысой Горы. Мы спустились с хребта, не прямо по склону, а траверсом, с разворотами. Чтобы пройти триста метров, нам потребовался почти час. Наконец, мы добрались до густых зарослей кустарника в двадцати пяти метрах выше дна долины. Отсюда нам был слышен плеск и бульканье речки, скачущей по камням в пятидесяти метрах от нас.
Прямо под нами лежала хорошо натоптанная ровная тропа, огибающая подножье хребта, с которого мы только что спустились. Она была не намного больше метра в ширину, но полное отсутствие растительности указывало, что совсем недавно по ней прошло множество народу. Джунглям требовалось совсем немного времени, чтобы залечить раны, причиненные им людьми.
Зо хотел провести немного времени, наблюдая за тропой, прежде чем спуститься в долину. Обычно противник много передвигался ранним утром, а у нас была отличная позиция, позволяющая обнаружить его, если он воспользуется этим путем. Так что Зо просигналил, что мы остаемся тут на час или больше. По тому, как он продолжал смотреть вверх по склону, в направлении, откуда мы пришли, я бы сказал, что ему не нравится устраиваться так близко к точке высадки, но это было единственное место, где мы могли наблюдать за тропой с высоты, не возвращаясь и не выходя обратно на хребет. Так что мы оставались там, укрывшись среди папоротников, в течение трех часов, после чего Зо жестом скомандовал готовиться двигаться дальше. Мы потратили изрядно времени, выдвигаясь к тропе. Дойдя до нее, мы по одному пересекли ее, и углубились в густые заросли между тропой и речкой.
Осторожно переступая через тропу, я не мог не заметить следы на ее влажной, уплотненной поверхности. Их было много, идущих в обоих направлениях. И они были оставлены не сандалиями Хошимина – там безошибочно читались следы подошв парусиновых ботинок наподобие кедов, которые носили в NVA. Давность некоторых следов, похоже, была менее сорока восьми часов. Мы заняли оборону, расположившись "тележным колесом" и лежали неподвижно, пока Зо, взяв у радиста гарнитуру, докладывал о наших наблюдениях. Мы находились посреди большого количества NVA, теперь мы точно знали это. Группа связи передала, что наш "Шестой" (позывной командира роты) хотел, чтобы в течение следующих двадцати четырех часов мы оставались поблизости и наблюдали за тропой. Зо дал "роджер" о получении распоряжений, после чего жестом указал, что мы устраиваемся там, где оказались.
Мы находились метрах в пятнадцати от тропы и почти на таком же расстоянии от речки. Саму тропу было не видно, но если кто-нибудь пойдет по ней в любом направлении, нам не составит проблем заметить его сквозь растительность. Шум, производимый водой, скроет любые звуки, которые мы можем издавать, но он же будет заглушать звук приближающихся сил противника. Нам нужно будет соблюдать особую осторожность и скрестить пальцы, надеясь, что высадка прошла незамеченной. Пойнтмен и я выползли за периметр и установили пять Клейморов. Два мы направили на тропу перед нами. Еще два я поставил сзади, так, чтобы их сектора поражения перекрывались крест-накрест, прикрывая подходы к нам со стороны ручья. Всякий раз, когда была такая возможность, я старался устанавливать их именно таким образом. Майк Тонини, мой предыдущий командир группы, рассказывал, что если поставить Клеймор перпендикулярно позиции, а потом провести провод прямо к периметру, подкравшийся сапер NVA, руководствуясь положением мины и направлением, в котором идет провод, сможет предположить, где вы находитесь. Помимо того, что он будет знать о вашем местонахождении, он также может перевернуть Клеймор, нацелив его по ходу провода. После этого он отступит и немного пошумит, чтобы заставить вас взорвать мину. БАХ! – и от вас остается одно воспоминание. Если же поставить Клейморы, повернув их под сорок пять градусов к периметру, а провода проложить так, чтобы первые несколько метров они шли прямо от мин, и лишь потом поворачивали к вам, можно было ввести противника в заблуждение, заставив поверить, что ваше расположение находится под сорок пять градусов, а не там, где на самом деле. И если он развернет Клеймор и начнет отходить, то как раз окажется в зоне поражения второго, нацеленного крест-накрест. Перевернутый Клеймор не окажется направленным на его владельцев, а резервный все равно сможет уничтожить сапера.
В то время как я был занят установкой ловушек, пойнтмен устанавливал пятый Клеймор к востоку от нашей НОП. Его можно будет использовать, чтобы пробить путь сквозь пытающихся взять нас в кольцо солдат NVA в случае, если ночью нам потребуется E&E в направлении точки встречи, находящейся на другой стороне долины, на гребне Банановой Горы. Закончив работу, мы вернулись к группе. До наступления темноты оставалось еще часа три.
Мистеру Чарли нравится передвигаться на исходе светлого времени суток – почти так же, как и утром, в течение двух-трех часов после восхода солнца. Мы быстро уничтожили свои вечерние пайки и избавились от мусора. Чтобы нам было удобно ночью, мы убрали все камешки и сучки с наших лежек. Если ночью начать ворочаться, пытаясь изменить положение тела, это вызовет слишком много шума.